Щепановская С.В.

Доклад по работе И. Ильина

«Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека».

Гегелевская система – изображение пути Бога, соединившегося с им же созданной материальной, иррациональной стихией и преобразующего её по своим законам.

Чтобы понять систему Гегеля, нужно войти в неё изнутри, принять ее в себя, усвоив ее стиль и содержание, которое стоит за каждый используемым словом. Нужно воочию увидеть – через свое творческое художественное включение в тайну чужого движения мысли – и самому пережить в себе жизнь самого творение, чтобы раскрыть силу системы и в то же время ее ограниченность.

1. Иррационализм.

Как интуитивист, по взгляду Ильина, Гегель настаивает на необходимости созерцательного погружения в сам предмет, до его самозабвения, только тогда предмет будет уже говорить как бы сам за себя и из себя.

Гегель имеет ввиду под термином не только то смысловое содержание, которое стоит за этим термином и закреплено, но он «как бы мысленно созерцает некоторое реальное бытие, событие и отношение», которое обозначено данным словом. Не слово определяет мысль, а мысль, обращенная к существу слова, добирается до содержания, стоящего за термином, до его неосознаваемой реальности.

Истинная философия по мысли Ильина для Гегеля конкретна – и по своему предмету, и по методу. То есть предметы вступают в синтетическую связь, объединяющую их в новое, своеобразное живое единство. Это не только мысленно-идеальный познавательный синтез, но и синтез самих элементов и самого предмета.

Как интуитивист, Гегель на рационалистические требования доказательства отвечает демонстрирующим указанием на сущность предмета, показыванием его.

2. Спекулятивное мышление.

До понимания спекулятивной философии Гегеля еще нужно дорасти, найти некий заповедный вход в неё. Гегелевская мысль не может быть понята одной мыслью, нужно уловить живое движение его категорий и терминов. Гегель «говорит обо всём и даже о самом обычном так, что оно повертывается к зрителю какою-то новой, невиданною и едва улавливаемою стороною: в знакомом раскрывается небывалое, в простоте – сложность… мысль себя как бы чувствует перемещенной в новое измерение». Гегель как бы видит предмет мыслью, воочию.

Уровни сознания.

1. конкретно-эмпирическое. Первое, что нужно для усвоения идей Гегеля – это уяснить его отношение к конкретно-эмпирическому. Через отношение Гегеля к конкр-эмипирич определяется пафос отрицания и негативности.

Конкретно-эмпирическое: самое малоосознанное и самое привычное, поэтому незаметно укореняется в обыденном и научном содержаниях. Это представление преследует в том числе философию и кажется для неё непреодолимой. Если люди знают что-то о мире, то знают они именно о мире эмпирического, просыпаясь и засыпая в нем. В нем есть объективные особенности, поэтому люди как бы естественно приспосабливаются к нему.

С точки зрения Ильина, эмпирический способ мысли Гегель полностью преодолел, органически перестроив в ходе развития своей души свой философский способ мыслить.

Важный термин «конкретное» значит у Гегеля в первую очередь сращенное, возникающее через сращение. Оно не простое, не элементарно-первичное, оно как минимум образовано из двух элементов. Оно сложное, составное, так как в нем произошло сочетание, соединение, смешение. Поэтому конкретное всегда многостороннее, элементы в его составе вступают в отношения, сочетаются друг с другом. Следовательно, конкретность есть начало синтетическое, конкретное содержит в себе многое, синтетически сочетавшееся. Поэтому оно содержательно, то есть наполненное определенным содержанием, и притом своим особым содержанием, специфически определенным. (Следовательно, как сложное, оно поддается анализу и познанию). Получается, конкретно – то, что представляет из себя единство, сросшееся из множества.

Конкретно-эмпирическое есть нечто в своем роде сущее, имеющее многообразные части, имеющие множество свойств. Элементы, имеющие множество связей. Это – безмерное, огромное множество существований и бываний, это безграничное изобилие реальности, непредставимое богатство познавательного материала.

Но такое оно только с виду, его конкретность – мнимая. По существу это не единство во множестве, а множество, лишенное единства. Оно – по сути бессвязно накопившийся избыток. Элементы стоят здесь в равнодушной совместности, в отношении внешнего, рассеянного соприсутствия. Каждая вещь здесь стоит по отношению к бесконечному множеству других в противоположности, поэтому получается во всех отношениях ограниченной, мир составляется из конечных действительностей, при чем именно эмпирически конечных. Состояние их «только» единично, они чужды всеобщности и тяготеют к абстрактному состоянию, то есть к крайнему пределу отъединения.

Это есть не что иное, как внешний пространственно-временной мир. Вещи в нем стоят равнодушно друг вне друга, они внешне друг другу а тем самым нечто только эмпирическое, не более, чем внешняя конкретность.

Как пространственный этот мир бесконечно дробится, как временной – он непрестанно меняется – и гибнет. Этим и видна эфемерность конкретно-эмпирического мира, единственное, что мы можем найти устойчивого в этом мире – это обреченность его элементов на гибель. – и это был онтологический характер конктерно-эмпирического.

Гносеологический характер эмпирии: она дается человеку апосториори, через непосредственность, созерцаемость и чувственность.

Непосредственность – когда в восприятии нет двух сторон, это состояние на самой низшей и на высшей ступени жизни духа. На конкретно-эмпирич уровне сознание выступает как единое сложное образование, Я еще не нашло себя и живет в не-Я, сознание утрачено в предмете, это жизнь сознания до опосредования.

Эмпирическая созерцаемость – опыт непосредственно-созерцательный в отличие от интеллектуально-мыслительного, она чужда мысли, неспосредственно-бессознательная, слепо-доверчивая, бессмысленно погруженная в объект.

Чувственность – это пять органов чувств, око, видящее лишь внешние вещи. Объекты этого мира могут быть показаны и на них можно указать.

Таким образом, конкретно-эмпирическое оказывается бесконечным рассеянием, то есть предстает для нас чисто иррациональным, оно не поддается рационализации, а поэтому чуждо мысли – и в этом корень его философской гибели.

Сущность же мысли – что она, устанавливая порядок, стремится к законченности и ясности. Она движется, все завершая и оформляя. Конкретно-эмпирическое имеет для нее чисто хаотическую природу, поэтому оно не мыслится, а только чувственно-созерцается. И это нельзя объять духом. А если мысль что-то и выхватывает из эмпирии, то только в своей форме, то есть в форме всеобщности. Помыслить здесь и теперь – значит помыслить «здесь вообще» и «теперь вообще».

Из этого вытекает невозможность воплощения совершенной мысли (то есть появления в эмпирии Абсолютного государства например, полного воссоединения человека в божественным, полное овладение иррациональным божественного). – Но ведь в конечном счете здесь речь идет только об отрицательной сущности иррационального, однако именно из этого противоречия рождается мысль и сознание, из внутренней трагедии, из конфликта, из несовпадения.

Ведь конкретно-эмпирическое для мысли всегда будет до конца не схвачено и иметь свой бесконечный потенциал, а оформленная в понятии реальность уже не будет эмпирической, как бы совершенна она не была, будет не реальностью, а выявленное рассудком существенное самой реальности. В мысли мы никогда не приходим ни к чему эмпирическому.

Чувственная субъективная достоверность лишена всякой ценности, и знание о мнимом – то есть мнение, не есть наука.

Конкретно-эмпирическое неизреченно, но неизреченное прибывает в состоянии смутного брожения, ведь ясность предмета дается лишь словом. Этим выяснено метафизическое ничтожество конкретно-эмпирического, его гносеологическая несостоятельность. Оно оторвано от всякого истинного бытия и именно и есть небытие – в высшем смысле этого слова.

Вход в мир конкретно-эмпирического есть попытка отпасть от единственного-подлинного – предпринять самоутверждение в отрыве. В этом противопоставлении возможна только неразумность, слепое противоразумие и бессмысленность.

Поэтому первая задача, которая стоит перед философией – выйти из данной позиции сознания, преодолеть подчинение царству мрака, или красочной видимости, сущность которой есть ничто – и вступить на путь очищения огнем мысли. Ильин пишет, что этот путь можно было бы назвать по-русски как путь «катарсиса духа от пошлости». И то, что здесь нужно сделать – перейти через абстрактно-формальное чистилище.

2. Абстрактно-формальное.

Нужно, чтобы хаотичность встретилась с началом строгой меры, чтобы единичность превратилась во всеобщность. Этим занимается посредующие между конкретно-эмпирическим и собственно философией эмпирические науки, эмпирическая философия и формальная логика. Но истина открывается именно там, где перечисленные выше слепнуть и куда они загородили туда доступ предрассудками.

На этой стадии нужно, чтобы зрение и слух померкли. Это уже абстрактное мышление и оно уже есть внутренний процесс. Здесь сознание вступает на путь отрыва и задерживающей фиксации.

И первый акт здесь – анализ – остановка на некотором различии. Две противоположности, которые получились, потом разбираются сознанием по отдельности, силою удерживается концентрация на одной грани и как бы не замечается другая. Тут выявляется ее содержание, но поскольку за счет нивелирования другой грани, оно оторвано, то содержание абстрактно. Здесь происходит концентрация на сухой форме и в каком-то смысле намеренное бегство от содержания.

Оживить рассудочную мысль, эту долину покоя и смерти, и привести ее в движение и течение – та задача, которую ставило Новое время. И высшую задачу философии выйти к этой конкретности – берет на себя Гегель.

Формально-абстрактные понятия неподвижны сухи и холодны, они как бы находятся в подчиненности, но не сочиненности, здесь еще нет подлинной живой связи самих понятий, все они еще отъединены и замкнуты. Абстрактное, формальное само по себе ещё конечно, его бесконечность блуждающая. Абстрактное мышление доходит до полярных крайностей, пока еще не имеющих связи, еще оторвано от философской идеи, а значит еще не в полном смысле разумно и еще не является духовно.

3. О спекулятивном мышлении вообще (учение о разуме)

В основе учения о спекулятивном мышлении лежит подлинные духовно-душевный познавательный опыт Гегеля, открывший ему то, что он утверждал. Гегель не только осуществлял, практиковал спекулятивное философствование, но делал героические усилия для того, чтобы раскрыть другим его сущность, чтобы развернуть его у всех на глазах, чтобы сформулировать его основы и изъяснить его природу. Для его понимания важны не только напряжение, но и творческое воображение. У Гегеля работа воображения слита с движением мысли.

Дело в том, что мысль, обращенная вовнутрь, имеет дело с некоторой объективностью, да еще и с несравненно большей, чем чувственная реальность. «Истинная объективность» дается именно внутренним образом.

Таким образом, Гегель стремится сначала разочаровать ищущую философскую душу во внешнем мире, чтобы открыть ей доступ к новой, внутренней Объективности. И иначе в неё проникнуть нельзя. Нужно сначала привыкнуть к рассудочной мысли, чтобы научиться мыслить спекулятивно. Т.к. спекулятивное мышление есть нечто большее, чем абстрактное: это мышление, своеобразно сочетавшееся с созерцанием.

Суть такого созерцания: в созерцании как непосредственном отношении сознания к своему предмету, исчезает то, что я называл «своим»: душа живет «вне времени и пространства», она погружается в созерцаемый предмет, сливается с ним, она есть только он. И когда душа возвращается из этого состояния, она испытывает удивление и страх, утеряв ту глубину проживания через постижения. В такой сосредоточенности и чистоте созерцания, но слившемуся уже с мыслью познанию открывается подлинная объективная сущность, термином Канта – вещь в себе. То субъективное, что считал Кант ничем не устранимым, отпадает в результате признания Гегелем созерцающей мысли. Это непосредственное слияние созерцающей мысли с предметом явилось для философии Гегеля источником величайшей силы, но в то же время величайшего заблуждения.

Для Гегеля – тождество субъекта и объекта и есть принцип и сущность всякой истинной философской спекуляции. Это тожество значит:

1) во-первых, слияние человеческого сознания с мыслимым содержанием,

2) во-вторых, метафизическую обращенность духа на самого себя.

Первое есть причина познания, второе – причина существования первого.

Слияние единичного сознания с мыслимым содержанием достигается тем, что мысль приобретает силу созерцания, а созерцание отдается всецело делу мысли. Здесь сознанный предмет и предметное сознание стоят в неразрывном тождестве. Душа должна как бы затаить дыхание и предоставить предмету господствовать в себе, управлять собой, двигать себя по его собственным внутренним законам. Сознание единичной души должно таким образом раствориться в предмете до самозабвения. То есть «мое конечное всё» погибает. Но в этом акте и сама рефлексия об уничтожении моего субъективного должна уйти, чтобы не быть помехой созерцанию.

То есть психологизм и антропологизм мысли получается у Гегеля преодолимым. Эта гибель субъекта в объекте не есть в строгом смысле гибель, это есть периодическое ухождение субъекта в объективную сферу логического содержания, где она приближается к сверхвременному состоянию и порядку. Философствует сознание только в этой растворенности. Сознание, самозабвенно погруженное в предмет, есть уже сам предмет.

Однако, пишет Ильин, подобное философское созерцание даже при всей его подлинности и полноте может гарантировать только непосредственность мыслительного процесса и цельность познавательного состояния, но не истинность добытого результата. Этот метод может гарантировать преодоление субъективных искажений, уловимых для сознания, но не гарантирует преодоление скрытых субъективные искажений. Ведь шепот, идущий от бессознательного, может незаметно вкрадываться в ход мысли и вести к заблуждению. è

Оценка Ильина:

Право и героично стремление Гегеля замереть в мыслительном созерцании смысла, однако, роль интуиции ведь не ограничивается этим. Однако суть в том, что она при это обогащает смысл собою, тем самым меняя его природу. Смысл начинает жить благодаря живому мышлению, мышление же получает объективность, которую имеет смысл. Но сила творческого воображения (на необходимости которой в подлинном философствовании настаивает Гегель), раз она воспринята в мышлении, не может не внести своих элементов в предмет, который ей открывается. Смысл неминуемо должен лишится своей безобразности и стать образным. Таким образом, понятие Гегеля только и может быть образным смыслом, то есть тем смыслом, что сросся с воображением.

То есть суть метода Гегеля в том, чтобы увидеть воображением то, о чем мыслит душа. В этом иррациональная сторона Гегеля, её созарцательно-фантастический аспект – как мистической философии или мыслящего ясновидения, разворачивание логического откровения в подлинную и всеобъемлющую религию мысли.

Итак принцип спекулятивного мышления, на котором строится его метод, заключается в том, что понятие как таковое неизменно прибывает в состоянии обращенности на себя. И получается, что оно не имеет иного объекта, кроме себя, и иного субъекта, кроме себя. И именно в этом неимении инобытия, в метафизико-онтологическом тождестве и заключается его абсолютность, его бесконечность и его свобода.

4. Реальность мысли

За счет попадания в область спекулятивного мышления Душа познает свою возможность восходить к объективной жизни, не покидая своих пределов. Здесь она открывает полную содержательности и значительности сферу вне дурной субъективности. То есть душа открывает в себе возможность жить Духом. Идеальное как внутреннее оказывается более реальным, чем реальное внешнее. Получается, 2 идеальности и реальности: «идеальное» как внутреннее есть еще и несомненно реальное (так как оно и абстрактно, и единично, конкретно), в то время как внешне «реальное» есть «только» идеальное, то есть в нем нет конкретного.

Мысль для Гегеля уже есть субъективно-объективное, а не субъективно-человеческое, то есть Божественное. И поэтому в процессе понимания Гегеля нужно всегда учитывать и удерживать, что его философия есть спекулятивное сращение мышления и смысла. То, что для Канта есть познавательный процесс, для Гегеля – онтологически изначально реальный. Живой смысл есть первореальность, а нечто, лишенное смысла, для нас лишено и бытия. Поэтому, спекулятивные категории есть ни что иное, как действительные способы действительной жизни всего, что реально. И исследовать жизнь спекулятивной мысли в ее основных формах – значит исследовать сущность всякого подлинного процесса. Ведь мысль сообщает всеобщность, динамическое развитие и конкретность всему реальному. Т.е. через эти основные категории схватывается развертывание на третьей спекулятивной стадии жизни понятий и оно схватывается не в своей только раз и на всегда завершенности, но в своем развитии, во все большем усложнении схватывается всё более точная всеобщность. То есть все с большей степенью усложнения мы включаем во всеобщность всё заранее открытое нами.

Сущностью диалектического движения:

Само диалектическое движение находится между двумя синтезами: первоначальным единством всеобщности, но неопределенной, и заключительным единством – определившейся единичностью.

Каждый раз происходит сращение двух сторон, при этом обе стороны сохраняются и продолжают свою творческую жизнь. Их распадение каждый раз увенчивается новым синтезом. И этот синтез отличен от механического рассудочного синтеза по признакам, он безусловный, нерасторжимый, конкретный синтез враждующих содержаний. Здесь происходит дохождение содержание до своей Идеи. Так мы видим, что конкретное само в себе развивается, его сращенность – результат движения противоположностей к своей общей идее. И здесь противоположности уже стоят в отношении к друг другу. Каждая утверждала себя в своей абстрактной отделенности от другой, но этим соотносилась с ней и определяла себя. Каждая потенциально уже содержит их синтез, то есть она содержит и себя, и свою противоположность. И в синтезе каждая сторона становится «единством себя и своего другого» (процесс ассимиляции). Каждая сторона излучается в другую, но имеет и свою определенность, и тем самым получается два различных результата, потому что синтеза каждая противоположность из себя достигла по-своему. Поэтому нельзя сказать. Что синтез заканчивается гибелью сторон и утратой их своеобразия, но – содержательным уподоблением. И в результате достигается субстанциональное, творческое единство начала и конца. И в жизни конкретной субстанции начало есть то, что обнаруживается в итоге и что составляет цель всего движения.

То есть целое нуждается в своеих органах, поэтому вызывает их к жизни, и создав их, живет не вне их, а в них, в виде их, посредством их.

Силе мысли присуще исцелять диалектические раны так, чтобы не оставалось шрамов, приводить противоположность к внутреннему тождеству живой связи. Таким образом сама мысль выступает как живая субстанция всего сущего, то есть сущее творит в своей жизни ее закон и обнаруживает подчиненность ее ритму. И конкретное на последней своей ступени есть «простейшая глубина» мысли. Создающий сам себя абсолютный организм смысла являет собой природу самого Божества.

3. Замысел и его недостижимость.

Мир развивается, вершит свою судьбу победами божественного как установление порядка над хаотическим и материальным. Некоторые принципиальные результаты этих побед: возникновение целостных О-тов в неживой природе, возникновение живых организмов, возникновение человека. И человек выступает не только как вершина господства божественного начала, но и как ее предел. Следующей ступенью было бы снятие ограниченности человека через преодоление его смертности, построение Абсолютного государства. Однако это невозможно, считает Ильин, потому что и материальная, иррациональная часть мира находит здесь вершину своей реализации, так как человек еще и максимально индивидуален и неповторим.

И теперь всегдашнее страдание мира выступает уже как внутреннее для человека, ведь человек имеет центр и за счет него усматривает эту трагедию, разделённость на два полюса в себе как фундамент своего происхождения. Внутри человека сходится конфликт всего мироздания. Получается ранее идущая борьба стихии добра и зла сама из себя, теперь центрируется в человеке. Теперь вершение мировой судьбы напрямую зависит от человека, она вся сконцентрирована в нем, едином сознательном существе. У мира появляется свой выявленный центр – это человек. И жизнь человека – непрестанная борьба со своим злом, так как нейтральность означает потакание в себе злу (борьба – взращиванием в себе основ веры, любви, после воплощенного в 1930е годы господства «раскрепощенного зла» Ильин уходит от идеи активной борьбы в мире). То есть это внутренняя борьба и внутреннее действие, за счет внутренних свершений меняется само бытие.

другие философские работы Сияны Щепановской

сайт АСТРОЛИНГВА