Щепановская С.В.

Мифотворчество в философии XIX –XX вв.

как питательный источник современной философской культуры

Природа мифотворческих границ:

Миф как парадигма философского творчества XIX-XX веков.

(Онтологическое измерение мифотворческих аспектов мысли и философия языка XIX-XX вв. // конф. «Современная онтология - IX: Сознание и бессознательное» 24-28 июня 2019 г. СПб., Восточно-европейский институт психоанализа (ВЕИП). Онтологическое общество. Тезисы докладов.)

Тезисы:

     Мифотворчество – что это такое? Не ряд существующих стереотипов, которые мы можем встретить, будучи не в силах сразу запрыгнуть на теоретическую высоту сути мифотворчества как языка или существа философии.

Мифотворчество здесь синонимично языку философии (например, как пишет Бибихин), поскольку он в сходных аспектах проявляет философский текст как полотно непонятого. «Миф» в понятии мифотворчества берется в его архаическом понимании, но не как отсылание к чему-то уже бывшему (ибо миф совершается в сакральное время, по мысли Элиаде М.), разве что в смысле присутствия «древнейшего» в самом языке, в настоящем его наличии. И понятие «мифа» в языке философии созидается обновляемым. Миф ищется здесь через само устройство мысли, через его жизненное осуществление.

Эта весомость мифа, выбивающаяся из мира – должна быть вместе с тем как-то незаметно вписана в мир, чтобы нести подлинную трансформацию.

И именно в этом контексте можно противопоставить два языка – прямой и косвенный, которые по-разному обращаются со своим способом выражения. Если прямой язык религии (например, христианства) скажет о «любви к ближнему», то философский язык Ницше скажет о «любви к дальнему». Конечно, нельзя игнорировать тот факт, что язык Ницше связан с литературным обращением со словом, и поэтому эту косвенность можно было бы свести к особенностям литературного, а не философского языка, но любая интерпретативная форма философского понимания «дальнего» как бы восстанавливает недостающие пласты той косвенности, которое дает истинному посланию «дойти» до слушающего, то есть восстановить понимание. Потому путь религии оказывается порой более пагубным для его представителя, так как там не всегда понимают и ценят значимость слова брошенного, и делают идолов из «правильных» слов. И аскеза религиозная далеко не всегда приводит к здоровому, ясному духу – не потому ли, что она зачастую пренебрежительно относится к языку?

Так как же нам, философам, отнестись к языку надлежащим образом? А также, правильно себя в отношении него поставить? В первую очередь, это понимание того, что в целом любая работа с языком является игрой, ибо любому языку как способу выражения необходимы свои законы, правила и ограничения. Но когда мы пытаемся в самом разговоре о языке выявить творческое поле смыслов как становящееся и живое пространство ума, мы впадаем в сложности, связанные с тем, что это пространство состоит не из языка, но и из молчания, поэтому требуется создать особую ткань молчащего языка. Собственно, язык философии – это и есть косвенное молчание. Но так происходит только в самом начале, и через это мысль может сколь угодно раз обновлять свои содержания, но только не может останавливаться на молчании как на особом содержании, ибо это не более чем намек на глубину и вескость слова в отличии от болтовни. Язык существует в действии, его не существует в тишине, в которой человек стоит как вкопанный, и уже больше не в силах говорить, как говорит об этом (…): то есть, речь идет об особом молчании (и не только в том смысле, что имя позволяет умолчать о самом предмете, который мы именуем, например, умолчав об ужасающем животным через термин «медведь»), а именно, молчании наполненном, молчании уже звучащем, отзывающимся всевозможными и темными, и светлыми мирами. Феномен восприятия здесь оказывается затронутым, т.к. интеллектуальным одним лишь взором не может быть окинут весь масштаб содержащегося в молчании смысла, но может быть восстановлен этот смысл в глубине восприятия, предстающего перед разумным взором дерзающего узнавать самого себя. Индивидуализирующий путь мифотворчества философа – это путь своего творческого воображения (его горизонтали), направленное в рамках научного философского дискурса в русло познания себя, выстраивания своего способа мысли. И как метко отмечает Бибихин В.В. в «Языке философии» – строгость в философии выше строгости науки. Социализирующий же метод мифотворчества философа – это его связь с тем, что такое его собственная вертикаль, которая формируется у Я философа при стоянии с Другими.

Язык философии, пишет Бибихин В.В. в Языке философии – не предмет, и не тема исследования – это то, что мы хотим расслышать – как наш родной язык, заглушенный наружным шумом.

Вопроизводимость является стереотипом, необходимо высказать о нем самую жесткую критику. Во-первых, когда говориться воспроизводимость всегда уже как будто подразумевается некая порочность, некое возвращение того же самого, некий механицизм. Необходимо выйти из него к глубокому пониманию истории и там и потом, кроме здесь и сейчас, к питательному истоку преемственности – к тому, чем отличается одна эпоха от другой, как будто укутанные достаточно хорошей и глубокой поэзией, они входят в эпоху с головой, и именно так они оказываются здесь в большей степени, чем когда-либо, поскольку они мыслят себя, имея ввиду всё человечество, они чувствуют свою конкретность в отношении того, что уже было сделано и выявлено в разумном сознании, и также мыслят себя в отношении будущего – как то, куда устремлен их взор и то, куда они могут проложить путь, сделав маленький шажок из своего уже очерченного человечеством существа, конкретного. Именно потому, что они погружены в историю, они находятся в сакральном измерении мифа об эпохе, и в этом смысле переемственность можно назвать философским мифотворчеством, когда история становится самым желаемым для души, она обретает своё место и своё предназначение.

Мифотворчество – подразумевает разнородные смыслы. Но философское мифотворчество – в него еще нужно войти, это что-то определенное для каждого конкретного философа. Задача состоит в том, что выяснить, что это такое. Попытка высказаться о философском мифотворчестве – наталкивает на ряд мыслительных привычек, или стереотипов. Например, можно сказать, что мифотворчество в философии Платона – 1. от недостатков философского ума. Также, мифотворчество можно неверно интерпретировать так, что 2. определенный мыслитель (например, Гегель) создает некую мифологему, которая начинает жить независимо от него. Мифологема как недопонимание полноты творческого замысла мыслителя порождает искаженное представление об его идеях или развивается в определенную идеологию. Это проистекает именно от неправильного понимания мифотворчества мыслителя как необходимой части его мышления. Также, искажает смысл философского мифотворчества как философского та мысль, 3. что элементы мифа в нем являются случайной фантазией или разгулом воображения, являются элементом интеллектуального и несознательного поэтического вымысла.

Концептуальная сложность понятия «мифотворчества» заключается в том, что мы пытаемся в исследовании описывать процессуальное, динамические феномены, а также то, что оно связано с практикой философствования. Именно поэтому, пытаясь понять философское мифотворчество, мы можем прибегать к использованию музыкальных или художественных метафор. Поэтому при исследовании мифотворчества необходимо брать его как совокупность феноменов, и требуется прояснения ряда его составных понятий и смысловых связей с близкими понятиями, а также разоблачение ряда существующих стереотипов.

Если мы погрузим в эту питательную среду не мысль, а искусство – какое оно будет? Будет ли оно классическим, как мы его привыкли понимать, или формы будут другие, иные, непохожие ни на что прежде? Если не выразить его философски, то оно и не станет достоянием искусства.

Антропологических взгляд: Фигура философа – не только текст, но и речь.

- Устная философия (миф как рассказ и живое присутствующее выражение мысли, образное, понятное – сложных вещей).

- Противопоставление музыкальности, голоса текста (феноменология голоса Деридда) и ритмика устной речи (Связь философствования и психического ритма человека).

- особый ритм философствования – параллельно тому, что ритм человека «естественен». Естественность – это обретенное, как результат сознательной работы, напрямую связанный с работой осмысления мифа. Естественность в мифе, легкость восприятия мифов – обратная сторона сложного творческого усилия и глубины понимания мифотворца («коллективное понимание» как индивидуальное усилия социализации мысли). Человек может только стать естественным, но никогда сам по себе не является таковым.

- Человек как понятие у Фуко М. (идеал человека – который создает философ, идеал сознательной жизни, философ создает идеал жизни для самого себя). Миф – тот элемент в мышлении, который включает веру и необходим для пересобирания нового человека, то есть понимания и смысла. Уровень философского языка – это следующий уровень, на этом уровне человек учиться вызывать в других трансформацию, оборачивание на себя, провоцирует появление смысла – то есть, создает текст на основе силы мифа, который бы сам стал источником понимания.

- миф как нечто ценное для мысли начиная с Шеллинга и романтиков

- как действует феноменолог, алгоритм феноменологического движения (Шпибельберг).

- опора на Хайдеггера: Язык Хайдеггера как способ понимания философского языка, включения сознания в процесс созидания текста изнутри, из глубины языка, как будто бы он каждый раз воссотворялся при чтении, из самых глубин самой способности пользоваться языком. Поэтому работа должна строиться и с попыткой такой работы, а не ограничиваться только анализом той философской литературы, которая осуществляется этот процесс трансформации мышления через язык, где необходимостью выступает не грамматика, а в первую очередь смысл.

- Миф – это для философа – реконструкция языка, пересобирание. Человек воссоздает и создает мир. Этот аспект философского дела в аспекте мифотворчества и подчеркнут, показывая весь драматизм и трудность философского пути. Начиная с экзистенциальной мысли С. Къеркегора, парадигма мифа в философии встает в один ряд с логикой, где миф начинает играть до этого момента не востребованными сторонами себя: миф понимается как сакральное священное действие, которое оказывается ни ниже философского ума, но именно благодаря тому, что философ стыкует свой логос и мифопоэзис, потому что он и для себя последнее, оставшееся за кадром его действия – последнее после всех страстей и сил индивидуального (то есть поэтического), а именно сам мир и его творимость – и нас, и нами, требует к пересобиранию, это требование становится центром внимания для современного философа.  Философ как владеющий «пустотами» между мыслями, (музыкальными) «паузами» (Делез Ж.) - тем, что абсолютно неопределимо, и совершенно невыразимо средствами обыденного языка, а главное – невыразимо через его ритм. Таким образом, ритм философского текста вынужден измениться. Философ, который встал на путь поиска своего собственного ритма, начинает обретать особый рефлексивно подточенный слух, который стремится не искажать услышанное (то есть, воспринимать смысл чисто), устремленный по направлению к своей мелодической (или музыкальной) стороне как внешней, или как видной по форме, и, таким образом, обыденный язык философа пересобирается в его собственно философский язык.

А неискаженно воспринятый «миф», если понимать его как часть мышления, обнаруживается, что оказывался пустотой, в которой сознание пропадает, а мысль теряется; -- здесь всегда находит путь, который выводит в пролегающий от мифа в его смысловой «мир». То есть, миф оживает именно постольку, поскольку он понят и принят сознательными усилиями мысли (данная мысль сходна идее Платона по применению мифа, которая для обыденно взгляда может выглядеть искажающей миф (или употребляющего миф нарочно, специально, проще говоря, неестественно), но для философа это особого рода вершина мысли – способность пересобрать образ мифа таким образом, чтобы он предстал обновленным символом).

Идея становления образа символом проходит через все периоды средневековья, но только в современности получается применить более тонкий подход к пересобиранию человека: в самих образах уже по существу настроенное логосно мышление способно производить спонтанные акты рефлексии (т.к.мышление есть вместе с тем стихия мышления).

Попытка дать символу проступить в ассоциативных образах, спонтанных восприятиях и воображении – само это есть не примитивизм, но попытка наглядно продемонстрировать проступание образа в логосе самого, без излишнего нагнетания со стороны логики, религии или научного языка. Это и есть высвобождения стихии мышление, то есть становление философом. Именно потому, мы находимся на той вехе, когда критерий философствования, и шире понимания и научности, ищет новую форму презентации самого себя, где прошлые правила уже перестанут срабатывать. Это можно заметить по стилю поиска себя и адекватного способа выражения новых смыслов у современных мыслителей – так, чтобы мысль продолжала жить не лишь архивом истории, как писал Ницще Ф., но и вечным сейчас мысли.

Эстетика смысла философа становится явлена через обретенный ритм письма и особый внутренний «ритуал» смысла, который организуется самим философом. (Эстетика мышления. М. Мамардашвили)

То есть, философу требуется пересобрать своё понятие мира, мифа и священнодействия – в целях осуществления своей собственной, чисто философской задачи. Это тот идеал человека, который выстраивается за счет мифа как парадигмы философского творчества. Мамардашвили М.: «лектор – не множительный аппарат,… подойти к тексту не как к грузу мертвой учености, а оживить те мыслительные состояния, которые стоят за текстом. (Мамардашвили М. Лекции по античной философии)

Это всё подводит к той проблеме, как философ думает о себе как о философе – какой он себе выстраивает идеал. Это называется философское самочувствие, или самочувствие философа. Это отражает то, как философ пытается осознать в себе призвание к философии, как обретение себя в новой стихии (Хайдеггер М.: «однако, что значит мыслить – узнать стихию, в которой работает мышление» - в работе «Что значит мыслить?»). Когда мышление начинает работать напрямую с самим собой, она становится мифологичным, но и ещё более творческим, чем ранее, ибо оно овладевает самым сложными и витьеватыми, нерациональными стихиями в себе. В стихии мышления – не просто работает мысль, то есть не так, что «мы уже мыслим, но нам, вопреки всей логике, еще не доверена собственно стихия, в которой по-настоящему мыслит мышление» (Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. М., 1991, с. 134-145).

Идея, в противопоставлении науки и философии: философия работает со стихийными вещами, тезис о стихийности философской мысли. Для философа обязательна интроспекция – он обязательно должен ознакомиться со своим способом восприятия, со своей субъективностью, овладевая внутренними стихиям, и логики часто оказывается недостаточно для осуществления данной задачи.

И миф, и ритуал, и философия – это способ собирания самого себя.

Актуальности –  для философа:

1) не является очевидным, что обращение к мифу необходимо

2) миф как способ виденья мира и как органический элемент философствования часто не стоит для философа в качестве идеала – однако, это необходимо.

Дерзновение философа: при ограниченности своего характера, уникальности и даже субъективности, тем не менее, дерзает быть собой.

Насилие (над своим привычным) – так как он проводит своё существования как абсолютное (в средневековом смысле Бога).

Это значит, что моя внутренняя жизнь (восприятие, ощущение, воображение) высвобождается в логосе – личная, не какая-то абстрактная жизнь, а живая и конкретная (Лосев А.Ф.) – в тексте, через философский текст как поле обмена, как особое поле-материя философа.

Философский миф как произведение: Ницше Ф. «Так говорил Заратустра» - создал философский миф. Гессе Г. «Сидхардха» - про восток (восток как центр средоточия мысли о духовной практике, но иной – то есть тот другой, который выступает как отчужденный, и пробуждает мысль).

Сам акт различения на диониссийное и апполоническое – это создание мифа.

Для того, чтобы философ стал философом в современное время, философ должен отделить свой способ мысли от позитивистского.

Примерами выдвижения данной мысли могут послужить: Г. Башляр, где он пишет о научном мышлении «Наука и дух», Лосев А.Ф. в «Диалектике мифа»: «Можно написать целую историю интуитивной мифологии луны; и этой увлекательной задачей займутся тотчас же, как только начнут серьезно относиться к непосредственным восприятиям жизни и перестанут заслонять от себя жизнь просветительским верхоглядством и абстрактной метафизикой, материалистической или спиритуалистической». С.89

Хайдеггер М.: про разницу науки и метафизики в работе «Что значит мыслить?»)

Идеи и импульс Ницше в его исследовании мифа: как философствовать «молоточком» - идея простукивания идолов. Критерий есть по отношению к мифам, но он свой.

Объект – миф как необходимая категория сознания, но и как особое бытие, присутствие философа, его идеал себя. 2) миф как определенный способ думанья о мифе.

Предмет: я исследую философское мышление и мифы для мышления – статус мифа для мышления.

Философская работа с мифом это:

 - определенный способ мышления,

- поиск определенного философского мифотворчества, исследования тех элементов мифотворчества мыслителей (такие как Ницше, Хайдеггер, Лосев, Мамардашвили).

Возможность и необходимость сосуществования рефлексии и поэзии. Как из смешения всех понятий философ находит синтез рефлексии и поэзии в своем творчестве? Проблема столкновения современности и классики – представление о золотом веке мысли и о Вавилоне мнений. Каков выход философа и возможны ли тогда «новые» формы объективности? Как возможно новое, и что такое вечное?

Философия мифологии как поиск метода достижения истины мифа

1) Явления или феномены мифа, которые можно встретить в современной культуре – это истории в жизни (старик, пожилой человек рассказывает историю, и делает это особым образом) повседневный пример мифотворчества мысли, который мы встречаем не только в специально философских текстах, а в жизни каждого человека.– и этот феномен можно рассматривать как некую вершину философского мышления. Но оба они указывают на некий один объект, который мы пытаемся обозначить как феномен мифотворчества.

Рассказ истории – это рассказ, который вплетает жизненный смысл, то есть он будто бы уже обладает композицией, целью и смыслом, на самом же деле глубина проживания истины оказывается первичной. Это некое развитие в сознании явленности в любой повседневной истории – смысла, таким образом, что они приобретают силу и эффект, сходный мифу (в значения «событийности» и «сакрального действия»).

2) В каком смысле миф как понятие для мышления выше поэзии?

Миф в мысли – по отношению к поэзии в философии – некий более высокий уровень развития самой мысли, чем развитие искусства поэтически выражаться, или «высокой» поэзией, которую ещё можно трактовать рационалистически. Естественно, нельзя не заметить, что сама поэзия часто обладает этим приемом «мифизации» своего содержания. Миф – то, что, как не странно, делает произведение искусства реальным «событием» и выделяет шедевр на фоне неудачной попытки написать шедевр.

 Отмечается естественное соседствование у философов до Платона мифа и логоса в философском трактате, и не противопоставление их внутри философского текста для его более бытийного глаголющего языка (например, язык Хайдеггера М. или язык Бибихина В.В.).

Появление же в философском тексте «мифа» как его части также является вершиной развития – не языка, но сознания мыслителя, которое позволяет осуществлять донесение глубинных смыслов до поверхности языка. То есть, таким образом, миф является единицей текста, когда доносит глубинное явление сознания, а мифотворчество является тем процессом, который происходит в сознании философа, который является одновременно и автором, и творимым философского текста – то есть и активным субъектом рассказывания и донесения смысла из глубины существования на поверхность ясного сознания, и тем пассивным объектов существования как активного по отношению к нему, то есть того бытия, которое может открыться перед ним новыми смыслами именно в том случае, что он сам станет пассивным перед этим переживанием, наделяя бытие, в качестве пра-природы, или перво-природы, свойствами бога, то есть активности. В любом другом случае, субъект просто не может получать содержание. Поэтому когда мы говорим о поэзии «после» философии, и тем более мифе после философии, значит мы говорим о некоем творчестве поэтико-философского толка, и также «мифо»-творчестве мысли.

Сам феномен мифотворчества, как уже говорилось выше, встречается не исключительно на философском поле исследования, но и в жизни. Также этот феномен не является простым. Он состоит из усилия в речи философа или просто человека по рассказыванию мифа (этот феномен является по существу речевым, но включается в письменный текст как его органическая часть* (про речь и письмо источник)). Нельзя сказать, что рассказ мифа или сказки как истории в данном случае является одним и тем же действием. Миф – это не вымысел, а то, что было на самом деле, и открывает какие-то глубинные пласты восприятия и понимания (и именно в этом отношении, забегая вперёд, является вершиной мысли, когда проявляется на поле философского исследования). Мы говорим о мифе в его сакральном значении, как события, о котором пишет Элиаде М. в «Аспектах мифа»:

Почему миф и поэзию в философии можно распределить по уровням (а именно, степени предъявленности событийности) и в чем их существенное отличие?

Поэзию, и это самое броское различие, ещё можно разложить рационально, интерпретировать, выстроить к ней позицию, то есть опосредованно понять – и она как мастерство вырастает относительно самой себя через стремление дорасти до мифа, чтобы её уже нельзя было интерпретировать как надуманную, рационально, поэзия старается стать неуязвимой для рассудка. В отличие от нее, и почему миф для нее самой становится вершиной и идеалом, что миф устроен так, что уже сразу восприятие трансформирует. То есть, сила мифа заключается в том, что восприятие сталкивается со смыслом напрямую, минуя возможность понять двояко, или иными словами, восприятие открывается, а также, обновление сознания неминуемо свершается (момент мышления в качестве «медитатио» Декарта или перезагрузки (если рассматривать ум с точки зрения мозговой деятельности). Это же явления с точки зрения его автора (создателя), то есть того, кто сознательно вкладывает в своё размышления крупицы мифа, можно назвать мастерством прямого взгляда. Именно потому данное умение или развитую способность можно назвать мастерством, что это не одно и тоже с тем, чтобы смотреть по сторонам, «пялится» на предметы и рассматривать их: у Аристотеля мы находим этот пример того, что людям свойственно смотреть (и из этого человеческого характерного типа поведения он выводит принцип, объясняющий почему именно* для людей это свойственно, что это проявление разума и стремления понимать. Мастерство прямого взгляда – это сложное явление, которое содержит в себе ряд умений, не только присущего любому человеку поведения, хотя способность создавать такое явление периодически может получаться у человека и без специального развития данной способности. Эта способность укоренена в человеческой природе, но как она созидается в философском тексте, и какие примеры ее можно привести, об этом можно говорить отдельно.

Но вернемся к самому феномену мифотворчества в мысли: он это высокий уровень глубины информации, погруженности ее в жизнь, без потери вершины мысли. Но этот феномен и не сводиться к мифу в древнем мире по своему структурному строению: как к чему-то низкому или структурно простому в плане развития культуры мышления. Это миф, соотнесенный с современным сознанием, миф окультуренный и усложненный – в плане способа его исследования, и в плане явленности новой речи, более плотной и интеллектуально насыщенной, и это не речь незнающая письма.

Использование термина «мифотворчество» требует пояснения. Данный термин используется для того, чтобы акцентировать тот процесс мышления, как обыденного, так и философского, который без специального фокуса изучения остался бы незамеченным.

При помощи этого слова становится ясным то, что без него увидеть было бы нельзя.

«Миф» в этом слове обозначает уровень такого события мысли, который по форме оказывается выше задействованности в тексте поэтических элементов, или поэзии (поэтической философской составляющей), а речь идет о мифологической или мифической составляющей философии. А также миф в данном контексте – и как составная часть ключевого термина, и как смысловой центр исследования – ставит проблему, в каком смысле и каким образом, взятый как элемент философского мышления, и мышления вообще, миф может быть выше и эффективнее поэтических элементов, а также, по каким критериям, или в таких случаях, оправдано поэзию и миф различать.

 «Творчество» в данном слове – это сознательный акт по принадлежности к сотворению мифа, т.е. к его сотворению изнутри (как если бы философ-исследователь был одновременно еще и оракулом, принадлежащим мифологическому обществу), как если бы природа сама творила этот процесс, а при этом философ в этом бы участвовал. Творчество в слове «мифотворчество» обозначает определенный уровень сознательного включения элементов мифологического, или уровень сознательного понимание и практического использования мифа как части философского текста (о процессе исследования под этим углом зрения мифических элементов заявляет обширное и специальное исследование этой проблемы как формирования понимания – на стыке науки и мифа – Башляр Г.).

Можно выделить разные способы исследования мифа, которые не раскрывают суть мифотворчества, а открывают суть мифа только отчасти:

1) упасть в мифологическое, ниспадение в миф как примитивное – и так мысль лишается возможности обрести новые смыслы через изучения мифа и их типизации

2) Взгляд (рефлексивное предположение), что всё временное также обретает миф, всё назвать мифами.

Исследование мифа – как возможная вершина современной мысли, или прорыва в области сознания (появление концепций сознании в 20 в.) – и это называется мифотворчеством.