Философские статьи Сияны Щепановской

Реклама и язык в современном российском обществе

В современном обществе, где люди ощущают себе на сцене, представляют из себя репрезентации, где «политика становится театром, а основой экономики является не производство, а спекулятивный финансовый капитал, слова воздействуют на поведение людей не смыслом и значением, не тем, что они ≪зацепляют вещи≫, т. е. соответствуют им, а служат им в качестве магических знаков в ритуальных практиках». Сами же творцы рекламных плакатов и ритмичных слоганов «постепенно осознают, в чем состоит и откуда исходит сила образов и звуков». Сами они должны завлечь и воздействовать – не за счет своей внутренней сути, подразумевающейся там – а просто так, сами собой, должны в некогнитивном виде затрагивать бытие – своей формой, своей внесловесной зацепкой за мир. И чтобы философия имела голос в таком мире – ей нужно понять принцип их воздействия и научиться говорить в нем, отвечая требованию (ре-«клейму») времени.

Выражение мысли должно сблизиться с искусством, в том числе с той силой, что несет в себе массовое искусство – чтобы быть распознанной современными искателями истины – чтобы они могли интерпретировать сам философский призыв из мир, в котором они оказались: «Пока мы не поймем, как функционирует этот ≪прекрасный новый мир≫, пока не научимся пользоваться видеознаками и не противопоставим взгляду Медузы зеркало, пока не поймем тайны сладкоголосых сирен, мы не сможем рассчитывать на выполнение интеллектуального призвания философа».

Словесно-книжная форма коммуникации — продукт цивилизационного процесса, предстает в целостном своем виде – потому что уже отживает, заменяется другим. Как работает текст и книга? «как показал Витгенштейн и его последователи, книги и лекции воздействовали на умы людей не столько истиной, сколько дисциплинарными практиками, которые и делали высказывания авторитетными». То есть текст был своего рода библией, где искался знак разумности – и что-то высказывалось об истине, книга имела знаки абсолютности – и имеет, хотя и подвергающейся сомнению, но и она была тем, что берется во внимание как имеющая правду. Сейчас же философия содействует определенному лингвистическому поведению – особого рода языковой игре, как называет это Витгенштейн.

Как же воздействует реклама?

«Высокие чистые звуки гонга оказывают на нас магнетопатическое воздействие. Точно так же некоторые визуальные символы и образы не осмысляются нами семиотически, а определяют наши реакции непосредственно». Но благодаря этому мы также можем и узреть, что этим движемся мы к осмыслению самих основ творения человеческой культуры, такие как звуки гонга, собирающее мир у его духовных истоков и погружая в глубины природы. Реклама напоминает искусственно созданные миры органики, ее изобилие, но только на русской земле в него не очень верят (что создает ощущение неверия и лжи, подмены). Мы еще верим, быть может, в слишком далекие идеалы, слишком абстрактные идеи, что никак для нас не сплетаются с жизненной реальность – быть может, разве что, через муки страдания переживаемые изменения извне – но доколе будет биться наша гордость – и не узрит, что таково мироздание, с его изменением. Но входя таким путем глубоко в субъективность и ощутимость тепла жизненных рук – а также, экзистенциальных переживаний, - таким же путем обратно из них не выйти. Поэтому российское общество тянется ко всему иному – дабы через них обрести широту свободного взгляда, перешедшего пути глубокого отчаяния.

«Если классическая философия считала, что индивиды смогут договориться и мирно сосуществовать друг с другом на основе разума, то современные философы в связи с дискредитацией универсалистских представлений о разуме и поисками новой концепции гибкой, изменчивой рациональности в конце концов вынуждены искать какие-то вне- или докогнитивные основания единства».

Что гарантирует наше общее поле мирности и со-гласия, что гармонизирует от прорываний воинственности в век, когда разумность уже не может быть его гарантом? Какова метафизическая подоснова допознавательного и внеразумного? И что мы могли бы о ней сказать – как нам следует высказываться?

Утончение рациональности должно оставлять ее в каком-то виде – но выходит, что переход к масс медия как образному мышлению будто бы не выводит уже ни к чему рациональному. Но можем ли мы сказать, что мы нащупали здесь более естественный разум – и ведь в некотором смысле это именно так: учения о символе или о ризоме как раз несут в себе выход к спонтанности порождения – и удерживаемый дифферанс, или само единство символа – как та непроницаемая неуловимость, что при этом подразумевает схватываемость – то есть выход к некотором результату мыследвижения. Другое дело, что парадоксальным образом, с развитием утонченных способом разумности – происходит легкость в его восприятии, и поэтому сама разумность порой теряется в этом новом лесу экранных мельканий, кинематографических картин и самой спонтанности. Она, как строка рекламного слогана, движет вперед будто без задержек на собственном созидающем источнике. Глаза разбегаются по знакам, уши слышат разнообразные звуки, запахи тянут с разных сторон. Но не есть ли это наглядная демонстрация человеческой порочности – столь очевидная, что рано или поздно человека будто волной выкидывает от переизбытка за борт корабля, с капитаном в виде начальником радости? ..не есть ли это общественная, обще-знаковая встреча с необузданной силой потока – и одновременно, пустотности внешних задействований? Не есть ли это – наглядность растаскивающегося миром человеческого сознания, когда оно занято вещами, чисто внешними к его внутренней жизни. Не глаголет ли зиянием внутренней пустоты такое общество – как иллюстрация к человеческой душе, забывшей о себе? И вот А. Ахутин, наш современник, видит, что современная эпоха нуждается в философии как никогда – но одновременно, философия в ней оказывается совершенно невозможной. Но не потому ли, что сама философия, тесто соприкоснувшись с жизнью, становится сама уже чем-то другим? Преодолевает свою отстраненность находит себя как рассыпанные крупицы рацио в пульсации меняющегося времени. Философии необходимо проступать теперь через саму жизнь – и не может она быть гордой птицей на вершине высокого холма и любоваться одними лишь звездами – перед ней кипучая жизнь, в которой еще много грязи – поскольку не очистила она смутность взгляда на вещи, предстающие как мусор – в отличие от ее сверкающих вершин, не разожгла в ней огонек ее собственной сути, что выжег бы тленность времени этой вещи – и поставил бы ее на пьедестал осмысленности, как знака людского.

Мы видим рекламу как вызывающую образность, называем ее новой мифологией и не можем обнаружить в нём логос – хотя представляем себе, что её производство держится на методиках воздействия, найденных учёными головами – и теперь это успешно внедряется в повседневный мир: «Сила современных экранных медиумов проистекает не из идей, истин или сущностей, она не предполагает рефлексию, т. е. переключение внимания с формы знака на его значение. В массмедиа образы представляют сами себя и не отсылают к понятиям».

Форма знака переносит в потоки мира, казалось бы, вообще без посредства рефлексии – но разве может она исчезнуть совсем? Мудрость разных веков гласит, что информации будто через край на одного человека – от начала мира, и сам процесс рефлексии издревле происходит как неестественный выход из него – и поиск включения в него с крупицами логоса. Ибо разум сам не дан как естественный – и противостоя потокам, твориться как возможность остановится и идти по собственным дорогам, замечая окружающую ритмику; -- обращая внимание на человеком озвученный шум мира – и эти звуки – будто брошенные семена вразумляющего логоса.

Обыденный язык общества и язык спонтанных порождений

«На самом деле недостатки обыденного языка, заложниками которого мы все являемся, состоят не только в его бессистемности и неточности, но и в наличии разного рода метафизических оснований и предпосылок, которые сковывают наше мышление. Чтобы избавиться от этого архаического наследия, необходимо создавать язык, способный выразить новое самопонимание общества». «В конце концов, что такое ≪реальность≫, ≪действительность≫, как не понимание и описание ее на том или ином языке? Даже тот, кто опирается на ≪очевидное≫, не свободен от системы различий, носителем которых является язык».

Различение – необходимый аспект вообще сознательного, из него рождается динамика мысли и без нее она попросту стоит. Если мы говорим о новом способе мысли, нам нужно как-то еще сложнее удерживаться в сознании, чтобы не терять процесс движения в сознании (чтобы сознанием присутствовать при этом). Если мы хотим преодолеть движение по противоречию, дихотомии, видя его грубость – то нам необходимо видеть в одной стороне – не только вторую, но и целое сразу, то есть схватывать символы и перестать думать знаками. Что ж, интенция того стоит, но что даст нам действительную возможность видеть символами? Ясно, что в этом случае мы не могли бы использовать одну рациональную аргументацию. Какой способ воздействия вне-когнетивных способов мог бы помочь в этом вопросе? Что есть в знании, что оно беспрепятственно проникает в слушающего, располагает к себе – когда это не дело торговли, и не построено на стремлении возбудить желание – а когда это задача пробуждения к более глубокому виденью реальности?..

Сразу хочется говорить о сознании говорящегося, выражающего себя в речи, или голосе. Звук голоса отражает виденье, ясность, тонкость, разумность, погруженность его в свою речь как речение бытия, в язык, в звук и смысл мира, без траты внимания на опосредование и абстрагированную от проистекающей речи различенность. Это «слитость» субъекта и объекта, единство с собственными положениями о и в мире. Но как действительно бы могла быть достигнута эта слитость, если бы не оставалась она столь беспрепятственно и бескомпромиссно в самых глубинах своей слитости с истиной – а не поверхности, …веяньем из глубины, не служащей методологией – но лишь внеязыковой медитацией?

Ведь созерцание и обличение (выражение мыслью) имеет изначально разный характер. Мысль активна и порывиста, она прорывается туда, куда еще не знает - она не знает этого места телом, и лишь мыслит о нем. она отрывается от тела, от его требований как основных установок собственной активности и опирается на мир, которого нет, который сам есть лишь мысль. Человеческий мир построен на знаках, символах, и власть и желания впелетены в них и сделали его таким. Поэтому современное сознание реагирует не на смысл – а на его отстуствие – как пространство отдохновение – и вместе с тем, возможности родить собственную мысль. Но что такое – быть только мыслью? Что такое – содержаться в нашей голове? Что это за место, которое «ничто», ничего не несет для тела, но лишь озаряет – как молния – и освещает перспективу. Перспектива – это то из основных движений, на чем работает сознание. без нее мысли некуда двигаться. Но иллюзорность ценности перспективы материальной жизни истощают веру в будущность, которая сама по себе рождает в нас жизнь – как гимны служения миру, доносящиеся из колыбельных матери.

Утомленность от ложности движения вперед, кроме утраты мысли – способствует, как ни странно, горящему факелу метафизической перспективы (множество учителей мудрости, часть из которых действительно имеет внутреннее знание), что в ситуации опасности утратить всякую человечности может оказаться спасительной. Но это уже путь к самому себе, ситуацию только перехода к которой уместно описывать здесь.

Язык философский и общество масс медиа

Язык – персонаж весьма склонный ускользать, не давая нам опоры. Он всегда играет с нами, и без внеязыковых критериев невозможно ухватить ситуацию правды. Мы находим в языке маленькую правду, которая настолько же права, насколько и лжет. Истина языка двояка, но более того, многослойна, что постоянно меняет уровень своего говора, прыгает с одного дискурса на другой, меняют систему ориентаций – не давая опомниться (от-рефлексировать): «даже когда предлагают ≪посмотреть на дело с другой стороны≫, то перемена перспективы означает попытку смены языка описания».

Но без языка истины нет, а в языке мы создаем свои миры и сетки понятий, с помощью которых мы могли бы как-то увидеть окружающий нас мир, и он предстает для нас в каком-то цвете, значении и неуловимом единстве. Ну где, как ни в языке, мы собираем наш мир?

«Язык — это не просто медиум, репрезентирующий успешные действия, он сам есть своего рода ценнейшее достижение. По мере того как действия сопровождаются словами, по мере того как сами они становятся тем, что колет и ранит, огорчает и радует, происходит удаление от окружающей среды, ширится знаковая сфера человеческого существования».

«В эпоху массмедиа для философии важно понять то, как человек ориентируется не только в понятиях, но и в образах, а также звуках. Как среди тысячи лиц мы выбираем такое, которое кажется нам родным и прекрасным, как среди оглушающего шума и гама мы выделяем привлекающие нас звуки и уводящие в свой мир песни?» Как обнаруживаются критерии выбора – как в кажущемся растущем многообразии проступает чутье своего, чутье родного – и что же становится очевидным в образе человеческого существа? Реклама как заявление о себе миру в простой, образной и объективной форме – несет в себе озадаченность игрой и особенно ее очевидность – в бытии человеческого.

Как мы ориентируемся, играя в образах и звуках -- какой характер, что доносится в нас и проникает в нашу душу, что зовёт ее, не смотря ни на какой шум, выйти наружу? Здесь опыт мысли будет продуктивен, когда мы обратимся к тому, что такое музыкальность нашего существа. И что такое образ.

Индийская культура вот вообще построена на музыкальности. Для них каждая часть тела – звучит, и имеет своё имя (система чакр). Человек поёт, его природа движет к песнопению, ритмично-повторяющимся звукам. Ребенок идет на звук и легко танцует под ритм песен, и это используется в обществе, где повсеместно в местах завлечения играет музыка. Даже исследования проводят, что попса, кажущаяся неприятной для утонченного музыкального слуха, привлекает такое количество людей, ибо в ней используются определенные точки наслаждения, что слушая их, что-то чарует не останавливаться.

Мы понимаем, что практически каждому нужна музыка – если не льющаяся изнутри, то шумящая снаружи. Поэтому город изобилует ей, за неимением естественной тиши природы. Но и человеческий голос поющий, и синтез смысла и музыки – феномен коллосальный по воздействию – и любви к нему самих горожан. Этот синтез явно напоминает о человеческом, равно образно-символическом и музыкальном. Само слово имеет родной «мелос», и мелодика произношения слов родителей доносится потом изнутри как критерий родственности, хотя современная культура принуждает к открытость многообразным форм даже самого материнства, интимной стороны себя, произрастающая из нас личной эстетикой. Интересно, какой вырастает из этого человек.

Но философия – сплетенная из образности и музыкальности речь говорящего обо всем поющем мире, -- может на волне опосредующих обстоятельств дать ответ новому миру, что полнится доразумными медиумами; – если эта философия музыкальна.

«Истинный мир представлен музыкой, ею звучит бытие. Даже если никто его не слышит, все-таки музыка существует и некоторые восприимчивы к ней. Без нее жизнь была бы сплошным заблуждением. Поэтому и философия, если хочет удержаться за бытие, должна быть музыкальной».

Музыкальность сплетает несплетаемый уже разумом мир, бытие держится на связи еще не проявленной волны, на гребне несущей индивидуальное существование. Слово миф, танец, сценическое действие опосредует музыку, обличая часть ее, чтобы не быть поверженным неясной силой самой могущественной стихии бытия. Реклама – есть медиум, опосредующий музыкальность нашего общества и времени. Она обличает и закрывает откровенность высвобожденной внекогнитивной силы; -- что несется без осмысления, но несет смысл, который ухватывается слушающим, но не ей самой. Так и реклама несет свой мир, не обращаясь на себя как явление. А мы же видим, что она настаивает на частном, развивает личную эстетику и критерии собственной репрезентации. И в современном российском обществе как знак работает реклама, и слушание мира связано с красочностью отдельных лиц, и некоторые из них не только продают что-то и умеют работать с потенциальной стороной мира (- в виде денег), но и используют необходимость быть услышанным как поле для взращивания умения по саморепрезентации. И философии необходимо тоже получить урок – как завлечь в себя? Ведь каков вопрос! Как речи истинной стать зовом из мира образа-знаков. Страждущим за мысль необходимо стать внимательным к затронутости своих речей бурлящими знаками сиюминутный действительности, необходимо стать своим языком близким к моменту своего говорения, учиться слову, трогающему остро данный момент. Философ не может быть затерян в веках, ему необходимо проявится через символы современности – вот о чем кричит рекламный щит.

Современная молодежь. Внутренние задачи и внешний типаж

«Горюя о болезненной чувствительности современной молодежи, я вижу ее причину в том, что люди замкнуты в капсуле собственного существования. При этом люди отторгают лекарство, которое может их спасти. Их может вылечить открытость другому, но ничто не вызывает такого отторжения, как необходимость быть с другим».

Открыться – это то, что и требуется – открыться другому в искреннем присутствии вне знаков стереотипных структур, знакомых представлений. Другому как другому – это и значит то, что вне представлений, а здесь, в живительной длительности момента. Боль эта может перерасти в болезнь, а может и лучше показать, за чем собственно нам нужен другой – как тяжко нести без обмена с другим бремя, и как необходим выход к другим – уже без каких-либо защит, открываясь иному – но держа усмотрение сути вещей – и на это настраивает почти болезненная замкнутость не занятых своим делом. Открытость призывает к тому, чтобы суть вещей была не только внутри и изнутри изливалась на мир, но сам мир стал тем «внутри», которое извне подает знаки, те же самый сверкания мысли – только в виде случайных вещей, вдруг обращающих на себя узоров под ногами, исключительно фундаментально стоящих деревьев, зовущих вперед троп аллей. Открытость призывает не навязывать. Но как только мы взываем к подконтрольному и желаем что-то навязать льющейся музыке, то ускальзывает момент появление мифа, и мы нисходит в сферу понятного, отходя от музыкального явления.

Необходимость быть в своей капсуле – как требование времени – показывает необходимость выхода из нее: как устаревающая властность единоначального неестественного дискурса власти показывает нелепость и жестокость своего устройства. Так цензура на другое (какие-то музыкальные группы и т.д.) это на общественном уровне – что замкнутость в капсуле себя на уровне индивидуальном. Это скорее, не вся суть – а первоначальная трудность, в которой появляется современный человек – трудность, которая более всего требует выхода и своего разрешение в более гибкое понимание мира. Капсула себя – это необходимость понимания собственной ответственности за себя, которая в разрешение выходит к другим как несущим свои символы человеческого, равного по человечности тебе. Это равноположенность обладающих ценностью дискурсов, людей разных сфер знаний. Это движение к большей тайне и бытийного ощущения от окружающего мира – по сторонам, в нашей повседневности.

Цитаты по книге: Марков Б. В. «Знаки и люди: антропология межличностной коммуникации». СПб, 2011.