Щепановская С.В.

«Идеал» и «Утопия»

в поле смысла

цивилизационного прогресса

(доклад на студенч. науч. конф. "В пространстве утопии и антиутопии" 2 ноя. 2015)

 

Проблема идеала в современности

 

Человеческое становление имеет свои временные особенности. Мы видим, что сейчас, когда человек появляется в мире и хочет найти себя, он сталкивается с отсутствием уникального культурного поля для самоидентификации. Он практически не имеет никакой ценностной инициации со стороны общества. И ему приходится создавать её себе самому. В этом поиске он обращается к древним истинам и к классическим формам, они интригуют, так как они не сразу понятны и ясны, и поэтому пробуждают мысль. Основные сочинения древних культур (такие как «Дао де Цзин», «Тибетская книга мертвых») несут за собой сильное по посылу проживание истины, о которой они повествуют. Через них человек желает восстановить свою идентичность, связь со своим внутренним истоком.

В такой ситуации он может опираться только на обнаруженное им самим существо своей глубинной природы, на намечающийся свой способ действия. На озарения, которые намекают, в какой стороне истина покажет себя. И в связи со всем этим – растущий изнутри него новый идеал как некоторый центр личности, который он будет желать воплотить через себя всю жизнь. В этой ситуации может родится высокая по степени творческого вклада в собственную идентификацию личность, или идентификация может быть совсем поверхностной. Этот разрыв очень ощутим.

Но у тех, кто вышел на собственную тропу истины человеческой экзистенции, появляется желание – помочь тем, кто запутался в многообразии культурного материала, которая выглядит как хаотическая данность без единства, выйти к перспективе жизни, имеющей ценность. Причина направленности на других состоит еще и в том, что идеал, который создан собой и для себя, имеет намного меньше реальности, когда не разделен с другими.

Стоит заметить, что идеал, который формируется, формируется прямо сейчас нами – поколением и конкретными сознаниями, выявляющими в работающих сейчас словах и идеях тот идеал, то складывающееся понимание истинного человека, которое хочет выразиться определенным образом в данную эпоху (в данный резонансный момент). И сейчас то, что хочет выразиться – формируется в виде идеала, а не утопии. В данный момент из нас доносятся речи об идеале самостоятельной личности. Самости, которая доверяет первоочередно той истине, что доносится непосредственно изнутри её индивидуального проживания, чем от государства как выражения общей истины общества. Истина этого идеала – говорит о прогрессе внутреннем. Поэтому внешнее как бы отодвигается на второй план, служит меньшей ценностной силой.

Поэтому если человек не формирует свою собственный нравственность, не ставит сам себе некоторых ограничений, поэтому можно наблюдать упадок культурности. Так как сила бытия сейчас направлена только на собственный мир, то только найдя внутренние основания нравственности, человек становится нравственным.

Однако, в мире также много деструктивных тенденций. Они имеют своим источником онтологическую растерянность. Вненаходимость, о которой пишет Сартр и Хайдеггер, сейчас многие люди имеют как свою экзистенциальную данность. Осознание вненаходимости человеческого существа произошло, как и вненаходимости источника качества его реальности в его представлениях о мироздании, поэтому идеалы общего совместного прогресса были поколеблены, на мечту общего был будто наложен запрет. Но с точки зрения развития мысли, этот запрет – приближение к новому идеалу, и хотя сначала он воспринимается как отделенность всех от всех и тотальное одиночество, истины древних или классическая немецкая философия помогают обрести понимание: то уникальное, что каждый формирует внутри себя как только свое, на самом деле является для его времени неким единым для всех идеалом, который каждый формирует в себе будто бы один. В действительности же мы общаемся друг с другом и, мысля вместе, выскристаллизовываем этот идеал. Мы чувствуем друг через друга, верно ли направлена мысль, и куда именно идя, она выявляет то, что свежо и ново для сознания, что имеет потенциал тайны и может служить перспективой, а какой путь сейчас не имеет резонанса и заводит мысль в тупик.

Но человек может выйти за границы своего идеала к самому источнику его формирования. Потому что источник – то бытие, что неподвижно, то, откуда приходят эти изменения. Так человек доходит до точки вненаходимости уже с обладанием ценности творческого порождения. Ибо идеал – это конечная форма, через которую идет бесконечная энергия истины. Поэтому важно сохранять не форму идеала, а источник порождения этих конечных форм. Вот к чему подталкивает разнообразие культур вокруг, архив развития мысли. Именно такая разнородность может подвести больше людей, чем только единицы, к творческому видению реальности. И здесь – намек на новый идеал человека. Творческого, играющего в мироздании с разнообразием форм, структур и смыслов самого бытия!

Вот так приблизительно выражается этот идеал, если противопоставить его предыдущему коммунистическому идеалу, отталкиваясь от него (как это необходимо происходит, по мысли Гегеля в его философии истории): мы все не только идем по одному пути, но и каждый по-своему. Так абстрактная беспощадная идея совершенства, так угнетающая каждого из нас, проявляется в каждом в его своеобразной красоте (от есть целостности на основе истины – Соловьев ?) – когда определила себя к благу. Благу как "да" собственному способу продуктивности. Пусть это конструктивное разрушение уже умирающих понятий-смыслов. Но во имя чего? Каков источник этого действия? Это хорошо бы почувствовать. Понять его характер и направленность.

Но необходима ли эта направленность? Постараюсь рассмотреть ее через феномен «перспективы», через которую появляется представление о будущем, а значит некоторый идеал, который всегда обладает некоторой целостностью. Эту целостность обычно именуют «утопией».

Утопия для нас – это то, что задает вектор для развития культуры. Поэтому именно ее отсутствие и присутствие показывает нам ренессанс и декаданс культурного целого.

Утопия поэтому – одна из основ культуры как основание ее прогресса, стимул ее порождения.

 

Возникновение утопии, её скрытый ритм

 

Первое, на чем основывается феномен утопии, это – явившееся нам когда-то представление о будущем. Но и само понятие будущего не очевидно, оно имеет свой фундамент в настоящем (природа будущего как настоящего будущего у Августина[1]). Что же такое настоящее ещё до появления будущего? Это множество стихийно-природных сил, это языческое многообразие богов, это погруженность в каждый момент настоящего, это полная идентичность с данным моментом. Это древнейшая жизнь человечества в саваннах.

Какое же состояние человечества может показать, что такое будущее, и какой феномен сознания стоит за этим понятием?

Это движение к тому, чего еще нет: мысль, устремленная вперед. Это выход на просторы из защитного покрова леса. Это состояние человечества в эпоху переселений. Именно в этот момент формируется первое представление о главенствующем боге-Небе[2] -- первое представление о едином, светлом и вышестоящем, всеобщем и универсальном, в отличие от множества разрозненных сил. Это точка, возвышающаяся над- и намечающее бытие идеального, в отличие от принятия того, что есть, и погруженности в момент абсолютно и глубинно. Это вырывание себя из подчинения потоку жизненного хаоса, его природных регулярностей[3] как общих для всех ритмов. Это отрыв от лона матери, от пут бессознательности – к свободе.

Хаос – это состояние полной неопределенности и неограниченности себя сознательно, которое сменяется подчиненностью определенной идее. За видом абсолютной свободы здесь скрывается тотальная подчиненность естественности и её ритмам. В них жестких причинно-следственных связей нет, в хаосе нет никакого сознательного порядка. В противовес этому, когда вдруг появляется движение в неизвестное и начинает почитаться светлое небо, это – новое и яркое по отношению к брожению всеохватного хаоса. Это уже – подчиненность идее, которая не здесь. Она там, далеко и высоко. В этом – основа утопического вообще.

 

Феномен утопического

 

Утопическое во имя будущего отрицает хаос бытийности настоящего, и на нем как на своей противоположности основываясь, строит идеальность. Высота появляется как идея – в отличии от того, что есть. Это дает возможность перспективы. Идея высоты – это и основа, и следствие движения. Перспектива устремляется к тому, чего еще нет, но что выше того, что есть. Вырванность из настоящего несет развитие, стремление к новой перспективе базируется на осознании того, что уже есть, – на охватываемой целостности.

Утопия всегда целостна, в отличие от разрозненной действительности, она всегда опирается на виденье настоящего как целого, соответственно, именно здесь рождается возможность оценить его критически, заметить как недостаточное. А значит, опершись на недостаток самого настоящего, сотворяется альтернатива.

Мы можем усмотреть это на «Государстве» Платона. Его предпосылка – это Сократ, который выстраивает вертикаль, в отличие от софистов, предлагая нравственный идеал. Утопия Платона появляется на основе критики существующей демократии. Его утопия – это концепция, а не миф. Это теоретически выстроенная вертикаль, которая создает систему того, что изначально в мифе проявляется как само свойство бытия. В своем основании – идеальное государство остается той же идеальной вертикалью, только сильнее опосредованной, более теоретически выявленной все той же неотъемлемой гранью бытия, которая лежит в основании «будущности».

И такая альтернатива необходимо недостижима и максимально отдалена, так как она создает саму точку высоты, когда предлагает новый идеал.

 

Утопия строится на отрицании хаотической и неопределенной реальности и предлагает вертикаль, она предстает как целостная система выстроенности. Отрыв, который усматривается нами в утопии, это способ освободиться от пут настоящего. Того, что утопично, мы никогда не достигнем. Именно в своей теоретической чистоте и идеальности она служит ориентиром, пока она не соединится с материей и не превратится в анти-утопию, пока та высота, о которой она говорит, сохраняет свойство идеала.

И здесь снова видно, что феномены «утопия» и «будущее» для нас имеют общую мифологическую основу или общую бытийную суть. Будущее и строится на идее достижимости максимально идеального, в которой суть самой утопии. Утопическое вообще – это чистый идеал, отнесенного для нас в недостижимую даль, это – зазор, рождающий момент будущего. Будущее – это виденье материализации утопических идей.

И неспроста часто используют образ «зазора» или «не-со-впадения» как иллюстрации характера свободы. Что же это такое, следуя движению от хаоса к утопии? Свобода есть благодаря зазору между недостатком и идеалом, разницы между сумраком и ясностью. Свобода проявляется, когда сознание само определило себя к идеалу. То есть поставило границы стихийному настоящему, спонтанности неосмысленных порождений. Свобода есть возможность делать иначе, делать от себя, не быть толкаемым самым глубинным, и вместе с тем абсолютно внешним ритмом порождающего хаоса.

 

Здесь немного скажу о хаосе в первоначальном (мифологическом) понимании и его двояком значении. С одной стороны, это сам бурлящий исток, с другой – абсолютная поверхность. Когда мы говорим о сознательном уровне жизни, то для нас поверхностность – то, что наиболее далеко от истока. Но оно далеко от него относительно смысла, при этом близко относительно первоначального состояния. Но, человеком движет стремление уйти от первоначала, и культура настаивает на этом движении. Уйти от естественной непосредственности, чтобы сознанием прийти к творческой непосредственности (как говориться в «Истории философии» Гегеля[4], чтобы выйти из строя, то есть творчески выразиться, нужно сначала в него войти, усвоить все то, на чем уже стоит культура). Мы можем застрять в пути, можем по нему идти, но путь один – это опосредование хаоса, который продолжает пребывать, бурлит своей неиссякаемой пульсацией изменений, в то время как мы учимся способности опосредования. Само усвоение навыка опосредования работает на этой силе спонтанного порождения. Но вопрос и решение – ведет ли куда-нибудь это движение, ставит и принимает свободный. Принимает ставящий искусственные границы, устремленный вперед – то есть обладающий способностью смотреть в сторону от-, пробужденный к мысли через способность проецировать «будущее». Пробужденный к созданию новой реальности.

 

Утопия и религия. Феномен анти-утопии

 

На примере религии видно, как утопия входит в жизнь. Начало религии – это предложение нового идеала, это собственно утопия. В начале – ее слова живы и свежи, они сразу затрагивают всех подлинностью выражения ещё чистого языка. Потом живое слово постепенно входит в жизнь, и конкретизируется в ней так, что перетолковывается. Вследствие этого, с одной стороны, оно как-то прорабатывает этот идеал для более четкого понимания, с другой стороны, отходит от чистой идеальности, погружает его в материю, постепенно приближая его к себе. Приближенный идеал перестает быть идеалом и становится чем-то принятым и освоенным. Стирается инаковость, о которой говорит Левинас[5]. То, что близко, не устремляет и не имеет характер недостижимой будущности, высшего идеала, поэтому утопия, исчерпавшая смысл, превращается в анти-утопию. Последняя – ее конкретизация и продление, но одновременно – и состояние смерти некоторого прошлого способа возвышения.

Состояние анти-утопии символизирует нехватку чистых смыслов, сохраняющих истину идеала. Она всегда существует в отношении к прошлому, явным образом проецируя в будущее его главные негативы. Антиутопия расчищает идеал от зарослей слишком понятного и абсолютно непонятного. Она показывает, что устремленность в будущее сдерживается тяжестью материального, и становится видно, что рост и возвышение есть усилие по высвобождение из пут не только неосознанного брожения, но и тяжести материи. Что свобода человека есть антимагнетизм, что в нем самом есть электрическая сила ясности. Анти-утопия сдерживает ее, дабы не было полного рассеяния, фрустрации ясности. Теория пуста, когда потерян тот хаос, что питал ее и стоял за ней, то есть та негативная действительность, на отражении которой была построена эта теория.

Анти-утопия есть более поздняя культурная форма, она действует, как в начале действовал хаос по отношению к первой утопии, она предстает как уже некоторым образом оформленное целое, то есть материал для виденья недостатков.

 

Утопия абсолютна. Религия же как социальный институт – помогает сжиться человеку с присущей ему идеальностью с действительностью. Она ограничивает и объективирует несводимый к форме идеал и направляет его к материи. Так как сам чистый идеал максимально далек от хаотической неидеальности материи, то утопия периодически сменяется анти-утопией, чтобы дополнить оторванность и абстрактность жизненностью хаоса. Анти-утопия есть выявление закостеневшего порядка, убивающего жизненность. Ибо ясность (чистота идеального) и темнота (реального) не должны перевешивать друг друга. Попеременно превалирует то одно, то другое, конкретизируясь фокусировкой на себе сознания. Так происходит развитие.

Мы наблюдаем сейчас период антиутопии. Мы углубляем идеи жизнью, избавляемся от лишнего, проверяем конструкции на их прочность в соприкосновении с живым. Стремимся снова к живому, поскольку слишком много идеального стало абстрактным и поэтому умерло. Мы снова спускаемся к спонтанности, к горизонтали, чтобы вертикаль стала живой.

 

Заключение

 Утопия – основа мысли и наше будущее

 

Разговор об утопии – это разговор о появление человеческого и об философской устремленности (или устремленности к свободному действию). Философы действуют по принципу построения утопии: они отталкиваются от социально-культурной действительности смысла и критически к ней относясь, выстраивают вертикаль к лучшему. Нейтральное, например, феноменологическое оформление есть лучшее по отношению к непонятой спонтанности. Любая теория – это вертикаль, это утопия или идеал, благодаря которому мир может наполняться новыми смыслами. Любая теория – это устремление ввысь, это поднятие энергии по чакрам вверх, это движение к хаосу с единым центром, творческой спонтанности, обладающей сознанием, выстраивающейся через идею.

Когда говорят (философия XX века, постмодернизм) о множестве без властвующего единства, о кустиках-ризомах[6], очищают язык от догматов и тех сочетаний слов, что производят мертвые смыслы, не отсылающие к сердцевине бытия – не отрицают саму мысль, само возвышение. Это движение к выстраиванию нового идеала, который будет живым по отношению к конкретике гибкой мысли. Когда говорят о высшем творчестве как спонтанности, имеют ввиду «вторую» спонтанность, которая прошла то движение, которое начинается с устремления к лучшему и будущему и, пройдя пути опосредования (и другие феномены бытия, кроме высвечивания из хаоса идеала-утопии), стала снова живой идеальностью, а значит, новая утопия уже брезжит на горизонте, и только ждёт, когда снова станет чист для ее идеальности верующий в себя язык, или – человеческое сознание.

 

другие философские работы Сияны Щепановской

сайт АСТРОЛИНГВА



[1] Августин Бл. Исповедь. Москва, 2006

[2] Щепановская Е.М. Генезис и классификация мифологических архетипов. Дисс… канд. филос. наук. СПбГУ, 2011 С.103

[3] Секацкий А. Метафизика риска. Аудио-лекция URL: http://t2012.ru/blog/aleksandr_sekackij_metafizika_riska/2012-01-16-5885 Дата обращения: 2.9.15

[4] Гегель Г.В.Ф. Философия истории. М, 1988

[5] Левинас. Тотальность и бесконечное. М.-СПб., 2000

[6] Делез Ж., Гваттари Ф. Ризома. СПб., 1998