Семиры и
В.Веташ "АСТРОЛИНГВА"
СЕМИРА
ТАЙЛАНД
— СТРАНА БЕЗ ТАЙН?
ТАЙСКАЯ ПРИРОДА И ЦИВИЛИЗАЦИЯ
. к оглавлению и началу
рассказа
Продолжение рассказа
ХРАМ С ТЕЛОМ БУДДЫ
ДОЙ МАЭ САЛОНГ
Храм с телом будды Дой Маэ Салонг
Наутро рейсовый
автобус довез нас от гостиницы до поворота, ведущего вверх — в горное селение,
где над высокими зелеными горами возвышается белая ступа храма Дой Май
Салонг с золотым остроконечным куполом. Май Салонг — название поселка. Он
известен именно своим храмом, и мне захотелось там побывать, просто когда я
увидела вид сверху на горы с этим храмом на открытке.
На повороте мы нашли микроавтобус, который должен был ехать
в Май Салонг. Но водитель сказал, что будет дожидаться еще 4-х пассажиров или
мы должны заплатить за всех. Ожидание затягивалось надолго, я стала ловить
попутку и поймала легковую машину с открытым кузовом, которая добросила нас до
горного поселка бесплатно. Мы ехали с час по извилистому серпантину гор, и я
наслаждалась горными видами свежим воздухом и хорошим обзором. Но Сияна
изнемогала, лежа в кузове на моих коленях в полусонном состоянии: все эти
бесконечные повороты укачивали ее, и ей было не до видов.
В горах есть
что-то привлекательное для человека. Как при неопределенности пути человек на
природе всегда будет двигаться в направлении солнца, так и при выборе маршрута
через горы и долины его будет притягивать гора. Как что-то недостигнутое, чего
обязательно нужно достичь. (Кто не верит, понаблюдайте за поведением детей:
если есть горка, они обязательно на нее залезут.) Как что-то неиспытанное, что
непременно нужно испытать, иначе зачем и жить? Правда, в русском лексиконе
испытывание, испытание понимается как страдание (вынужденное), а не как
эксперимент (свободный). И горы — созвучно слову "горе", и под всеми
достижениями, вершинами разума и пиками чувствования, мы склонны видеть и даже
нарочно искать драму. Но в буддизме это не так.
Да и по моему
опыту, все экстремальные переживания содержат великий потенциал к тому, чтобы
через секунду — которая стоит того, чтобы ее выждать — или пусть даже через
час, через год — обернуться вершиной счастья. Так и должно быть — этот мир
создан для счастья. Долгое несчастье — эгоизм или лицемерие (откуда берет
начало неумение с ним справляться.)
Горы были
великолепны. Кружево дороги открывало неожиданные виды сверху, и я даже не
доставала фотоаппарат: тут он был совершенно бесполезен, не передала бы
перспективу даже кинокамера.
Тайские
горы не похожи на наши. Они не похожи и на индийские предгорья Гималаев,
постепенно поднимающиеся к высотам и даже на высоте 3000 метров распаханные
доверху. В Тайланде горки очень вертикальные, изрезанные и потому мало
доступные. Это что-то среднее между Индией (или нашей Средней Азией) и
китайскими сопками. Поэтому зеленые горы высотой не более 1400-2000 м, где мы
были, уже производят впечатление больших высот из-за вертикальных перепадов. К
сожалению, поймать это впечатление на мою мыльницу, которая делает всю панораму
совершенно плоской, было нерально.
Селение Маэ Салонг расположено на множестве горок, и перебраться с одной на
другую представляет проблему — с этим мы столкнулись, когда решили там
погулять. Объединяет его только узкое шоссе, еще более извилистое внутри
селения, чем на протяжении всей ведущей в него дороги. К счастью для этого
оживленного поселка, оно не кончается тупиком, а ведет в обе стороны: в сторону
Чианг Рая, откуда мы приехали, и в сторону Чианг Мая, где мы оставили вещи и
куда нам надо было вернуться. А третье ответвление асфальтовой дороги ведет
вверх: к храму, который возвышается над горами.
Когда мы
приехали в поселок, я не сразу поняла, каким образом этот храм досягаем, и в
какую сторону идти, чтобы туда попасть. Водитель остановился на единственной
ровной прямоугольной площади, где стоял какой-то транспорт, у местной школы.
Здание школы состояло из отдельных домиков, ступенями поднимавшихся вверх: как
и все в этом поселке, лишенном естественных горизонтальных плоскостей. Узнав,
что мы нацелены добраться до ступы, водитель сказал, что минут через двадцать
освободится и подбросит нас наверх. Час мы прождали его, хотя я понимала, что такое
обещание тайца, как и любого юго-восточного человека, к пунктуальности его не
обязывает. А потом пошли в гору сами.
Мы пошли по
шоссе, на которое нам указали, и это было ошибкой. Хотя сумку я оставила в
каком-то магазине: точнее, сказать, отделении рынка, вытянувшегося под крышами
вдоль шоссе, где сувениры плавно переходили в еду,— идти вверх было тяжело. Как
шла туда Сияна, лучше не вспоминать. Три километра серпантина, что вели к
храмовому комплексу, оказались чем-то совершенно непреодолимым. С низу казалось
— до него рукой подать, но каждый новый изгиб дороги создавал ощущение, что мы
удаляемся от храма, а не приближаемся к нему. Я долго не решалась ловить
машины, понимая, что в условиях такой гористости им просто физически не
остановиться. Наконец, Сияна поставила ультиматум, и мне пришлось голосовать.
Конечно, машина поймалась далеко не с первого раза. К нашей просьбе снизошли
тайские супруги с двумя детьми: изнутри войдя в мое положение.
Мы остановились
на специальной площадке для машин (без которой им было там не остановиться).
Храмовый комплекс тоже представлял собой рукотворную площадку, на которой перед
ступой располагался красивый садик с деревцами типа кипарисов и пальм на
зеленой травке. С одной стороны его был небольшой двухэтажный храм с
двуступенчатыми крышами: одной наверху и четырьмя — над нижними пределами
здания, которое представляло крест со входами-выходами во все четыре стороны
света. С другой — стояла многоступенчатая ступа вдвое выше храма: белая и в
основании четырехугольная, со множеством золотых пирамидок, круглых и очень
вертикальных — как и центральный остроконечный купол, с пирамидкой шести
зонтиков наверху.
Тайцы, что
подвезли нас и тоже пошли смотреть храм, сфотографировали нас с Сияной на фоне
гор. Но храм оказался закрыт, как и пирамида ступы, к трем дверям которой вела
лесенка с белыми дракончиками. Как нам сказали, там находится тело будды:
ушедшего в нирвану буддийского монаха. Площадка храма была обнесена перилами —
с нее открывался прекрасный вид на горы.
По дороге в Дой
Май Салонг я с удовольствием вспоминала, как ездила с группой по горам Индии —
когда жила в ашраме "Ауровеллей", названного в честь Шри Ауробиндо.
Движение машины усиливало полет мысли: как вообще ускоряет мысль всякое
перемещение в пространстве, и я вспоминала идеи Ауробиндо и Матери Миры о
преображении тела. Похожие идеи были у Циолковского: который считал, что тело
человека может быть самозамкнутым организмом, подобно живому организму Земли.
Оно может питаться солнечной энергией. Циолковский создавал ракету, чтобы
большая часть жителей перенаселенной Земли могла жить в Космосе: в искусственно
созданных мягких условиях, лишенных климатических перепадов, с достаточным
количеством энергии — он даже предлагал переселить на космические станции
наиболее больных людей, которым трудно жить в климате Земли. Он верил, что в
таких условиях быстрее реализуется идея бессмертия человеческого тела.
И видно, я
неслучайно вспомнила идеи Ауробиндо и Циолковского по дороге в горный поселок
Май Салонг. Я не знала, что находится внутри многоступенчатого буддийского
храма-ступы. Я поехала туда, потому что мне понравился сияющий белизной
остроконечный храм с мощным основанием и окружающий зеленый пейзаж: вполне
доверяя эстетическому мировосприятию. В поездке по незнакомым местам, где
всегда есть дефицит информации, это вполне оправдано. И я с радостью восполнила
этот дефицит, узнав, что буддизм супер-современного Тайланда, несмотря на всю
технократическую оснащенность XXI века, реализует идею
сохранения тела — подобно тому, как средневековое христианство сохраняло тела
своих святых.
Соседство ступы
и храма могло напомнить египетскую традицию: в Египте тоже строили отдельно —
пирамиду для тела и храм для души. И Дой Май Салонг — это было не единственное
место, где в буддийском храме сохранялись тела. Позже, в двух других храмах я
видела тела ушедших монахов-будд, сидящих в позе лотоса: сильно высохшие, но
естественного телесного цвета. Тела этих монахов никак не были похожи на
египетские мумии (и вообще на мумии). Рот чуть полуоткрыт, как у только что
умершего. На глаза надеты очки: возможно, они запали внутрь. Конечно, это
мертвые тела, а не живые. Они вряд ли могут воскреснуть. Но они не разлагаются.
Это впечатляет,
как маяк на пути человечества. Для христианской культуры телесная целостность
есть ориентир и подтверждение духовного совершенства. Хотя это лишь грань
образа вечной жизни и мечты о бессмертии — в том смысле, что царство Божие
внутри нас, и смерть тела не есть гибель души. Индийский учитель Йогананда
писал, что йоги по желанию могут сохранить свое тело или оставить его
разлагаться. И даже восстановить его. Он описывает, как его уважаемый гуру Шри
Юктешвар явился к ним после смерти во вполне материальной оболочке. "Это
то тело, которое я захоронил, или другое?"— поразился Шри Йогананда, обняв
его. "Другое,— ответил Шри Юктешвар.— Я восстановил его из материала той
реальности, в которой сейчас пребываю."
В принципе те
буддийские монахи и те святые, чьи тела не разлагаются, тоже восстанавливают
свое тело из другой реальности сознания, умирая для этого мира — как понимает
этот процесс христианство. Дух Святой как меч — дробит тело на части, Бог как
огонь — сжигает его тем кислородом, количество которого постоянно увеличивается
в нашей атмосфере. А в том смысле, что Бог есть любовь, он рушит и
восстанавливает, оживляет (мифологическая функция архетипа Венеры). И в этом
процессе изменяется сознание клеток тела, как о том писали Шри Ауробиндо и Мать
Мира. Оно восстанавливается той солнечной энергией, из которой соткана жизнь.
Для первых христиан, да и потом образ Христа был неотделим от солнца — может,
не потому что они были язычники, а потому что лучше чувствовали процессы:
включения и выключения света, если вспомнить хотя бы современную литургию.
Солнце дает
материальную энергию, а материально у нас тело. Душа у человечества общая, и
сознание тоже едино — только тело у нас полностью свое (хотя, конечно, связано
с генетикой рода). Душой мы соединены со всеми, а телом отделены. Мы за него
несем наиболее явную собственную ответственность — потому совершенство тела,
соединенного с духом, является столь трогающим моментом религии. (Так же
трогает совершенство тела в жизни и по телевизору. Но, как правило, это лишь
совершенство имиджа: ведь тело эстрадной звезды не способно на то, на что
способно тело аскета.)
С горы храма с
телом будды вниз ведет длинная современная лестница, даже без драконов: слишком
она длинная и вертикальная. Мы спускались по ней, наверное, минут сорок,
отдыхая в предусмотрительно расположенных на лестнице беседках, и вышли в
другую часть поселка. Все же это было легче, чем подыматься по шоссе: зря нам
сразу не указали этот более простой путь. У основания горы расположен
буддийский монастырь. Там пагода, поддерживаемая двумя бордовыми колоннами, с
двуступенчатой бордовой крышей с золотым орнаментом, и образ стоящей
будды-женщины на фоне украшенной таким же орнаментом стены, в кольце двух
бордовых кругов. Может, это какая-то конкретная отшельница, я не спросила — мне
понравился сам образ.
пагода в монастыре внизу горы
Астрологически
цветовое сочетание бордового с золотым соответствует Солнцу. И круг — древний
символ солнца, а в свете вышеупомянутых идей его можно соонести и с
самозамкнутостью человеческого тела: в котором идет процесс совершенствования
(можно соонести и с алхимическим образом "плотно закрытого сосуда").
Символ Матери Миры — тоже круглая мандала (с двенадцатью лепестками). Я не хочу
профанировать буддизм, но формы символов на разных концах земного шара сегодня
столь же похожи, как и в древней мифологии.
В другом храме,
более обычном, с тремя золотыми статуями будд и отдельно стоящими
многоступенчатыми зонтиками, я обратила внимание на пятиконечные объемные
бумажные звезды-фонарики. Они висели на золотых нитях, во множестве натянутых в
храме под потолком.— И здесь можно вспомнить древний тайский миф, согласно
которому небо соткано из золотых нитей. Соткал его паук — а творец Пхатувчунг
опустил с Неба на Землю тысячи сверкающих нитей, чтобы связать их воедино. По
этим нитям спустились в наш мир души живых существ.
В третьем, со
свисающими лентами-флагами с изображением животных,— группа будд. В середине
ступенями — пять мужских образов: два больших (к последнему повернуты лицом два
отшельника) и три маленьких, соответствующих дням недели (будда на змее —
Суббота, спящий будда — Вторник и будда в позе лотоса — Четверг). Рядом —
женские образы будд: самый большой, с поднятой рукой, соотносится с Луной,
средний, с руками на груди,— с Венерой, и еще четыре маленькие стоящие
статуетки: две повторяют эти образы, две соответствуют Солнцу-воскресенью (руки
внизу). Слева от статуй будд — образ еще одного отшельника, за ним женский
образ будды-среды.— Такие количественно и образно объемные "семьи"
будд, разные в разных храмах и вбирающие в себя символику времени, наводят на
мысль, что задачу совершенствования тела и духа исполняет все человечество и во
все времена.
В Тайланде —
буддизм махаяны: "широкой колесницы", которую называют еще "колесницей боддхисаттв". Согласно
ее учению, возможность достигать состояния Будды дается всем существам, так как
все они имеют сущность будд. Боддхисаттва заботится не только о своем спасении,
но об освобождении всех. Наши времена считаются очень счастливыми, так как в
мире в течение нашей кальпы должна появится тысяча будд. Вообще число будд в
Махаяне мыслится бесконечным,— отсюда такое многообразие их храмовых образов.
Сущность их одна и проявляется она в трех телах Будды: абсолютном (дхармакая:
образ ади-будды), идеальном (самбхогакая: образ дхьяни-будд, воплощающих принцип
познания) и конкретном (нирманакая: образ бодхисаттв).
Махаяна
стремится к созданию мифологических образов и сюжетов, и каждая из тысяч ее
сутр предлагает свою, отличную от других мифологию — отсюда разница изображений
будд и храмовых фресок. В махаяне есть также описание городов и стран со своим
идеальным порядком и драгоценностями: буддийские утопии (буддакшестры:
"поля будд") — целые миры, созданные умственным усилием некоторых
святых и позволяющие достичь нирваны без особого труда (с помощью будды, создавшего
такое поле).
От храмов мы
спустились вниз к извивающемуся шоссе, и еще с полчаса шли по нему до магазина,
где оставили вещи. Я вовсе не была уверена, что так запросто его найду —
хорошо, хоть было понятно, в каком направлении идти. Но горизонтальный квадрат
площади Яся узнала сразу, прилавков вдоль шоссе оказалось не так уж много
(возможно, часть продавцов уже ушла домой — дело было к вечеру), и мы быстро
сориентировались. Мы тут же привлекли внимание торговок изделиями из грубого
серебра и другими побрякушками: в национальной одежде, бусах и шапочках с
колокольчиками и другими серебряными украшениями. Поскольку тут все было
сравнительно дешево, я польстилась на серебряные серьги и амулет в виде сердца,
где серебро перемежалось с бирюзой и обыкновенными камнями, а Сияна захотела
браслет с восемью крестиками (там были еще аналогичные с ключиками или рыбками,
но она, как Стрелец, отдала предпочтение традиционной символике). Потом я еще
купила себе кольцо, а Ясе — сережки. Так что почти все сувениры на память о
Тайланде мы приобрели в этом горном селении, и не жалели об этом — в других
местах аналогичные украшения стоили в несколько раз дороже.
Комнату в
гостинице мы сняли тоже за смешную цену — 50 бат (36 руб), правда, в ней не
было электрической розетки, а душ был во дворике, и я занялась стиркой тоже на
дворе, купив по дороге маленький пакет стирального порошка. Сияна в это время
перекусывала быстроразваривающимися макаронами, взяв горячую воду из термоса в
столовой у хозяина, но не наелась. И уже в сумерках, когда мы сделали попытку
прогуляться по поселку, я остановилась под навесом семьи тайцев, которые нам
понравились и с террасы которых был хороший вид вниз, и взяла ей рис с
помидорами. От всех подливок она отказалась, но съела несколько кусочков мяса,
по вкусу похожего на яйцо.
Мне очень
понравился Маэ Салонг: не только храмами, а как спокойное селение с
человеческими ценами, где не жарко, хорошо дышать горным воздухом и
наслаждаться видом. Физически я там чувствовала себя прекрасно — лучше, чем в
Чианг Рае и даже в Золотом Треугольнике. Там можно отдыхать и дольше одного
дня, только что тяжело добираться. И потом, там рядом нет реки или другого
водного пространства, а это минус для моего водного знака Рак. И мы на
следующий день поехали дальше. Мы посетили этот горный поселок 23 декабря,
практически в зимнее солнцестояние — может, потому я такой акцент делаю на
солнце.
ГОРНЫЕ
СЕРПАНТИНЫ: МАЙ САЛОНГ —
ТХА ТОН. МАЙ ХОН СОНГ
я с горской жительницей Тайланда в микроавтобусе
В горных
районах ходят маленькие микроавтобусы, сменяя друг друга от поселка к поселку:
в которые помещается человек шесть-восемь. Наутро мы дождались желтого
микроавтобуса, который ехал в сторону Чианг Мая, и проделали на нем первую
часть пути. Во второй автобус вместе с нами села куча ребятишек, ехавших в
соседнее селение в школу. В третьем попалась тайка в национальном головном
уборе из круглых шариков, у которой в сумочке были плетеные браслеты и другие
ремесленные поделки. Покупать мы ничего не стали, но душевно с ней пообщались:
не по-английски, а на языке чистых эмоций. Сияна сфотографировала меня с ней в
микроавтобусе. Тайка была одета довольно тепло — и надо сказать, пока мы ехали
по горам, мы замерзли.
"А знаешь,
почему холодно? Ведь мы в облаке!"— сказала Яся, более горячая, чем я:
глядя, как я кутаюсь в свой свитер. "В самом деле!"— поразилась я,
глядя на туман, который расстилался в долинах под нами.
Виды были
похожи на китайские панно. Мыльницей это было не снять, но я купила открытку с
надписью: "Туман в долине" — поле на фоне гор, над ним крыши
маленьких сельскохозяйственных построек и китайского вида сосны — очень похоже.
Мы ехали часа три. Выше горы тянулись полосами, ниже стали подобны сопкам: то
голым, то со сплошным лесом, то с отдельными пальмами и висячими садами
ползучих растений.
Это была самая
красивая дорога, которую я видала в Тайланде — настоящий подарок. Прежде чем
спуститься в более равнинную и жаркую часть, мы проехали монастырь Тха Тон:
где над лесом возвышалась огромная золотая статуя Будды, и среди зелени торчали
крыши храма. Напротив автобусной остановки виднелись два красиво подстриженных
больших куста в виде павлинов с цветастыми хвостами (из цветов). Можно
добавить, что павлин изображен на древнем флаге соседней Бирмы, находящейся
рядом на тех же гористых отрогах Тибета. Я жалею, что не остановилась там,
сразу сев в другой автобус. Но меня настолько впечатлила красота предыдущей
дороги, настроив на созерцательный лад, что не возникло быстрой реакции выйти и
поглядеть на храм среди леса.
После Фанга,
где мы пересели из микроавтобуса в большой рейсовый автобус, ехавший прямо до
Чианг Мая, дорога уже не была такой интересной. Правда, по дороге я заметила
указатели на национальный парк и слоновий питомник, где можно было покататься
на слонах: вблизи Чианг Дао, еще одного города поменьше Чианг Рая (но
все же не поселка, как Маэ Салонг).
вид с горной дороги
Открытка с
видом на долину в горах, что я купила, на самом деле изображала другой горный
вид — окрестности Май Хон Сона: возможно самого доступного, и
одновременно интересного горного места Тайланда. Я описала самый север, а оно
находится на западе от Чианг Мая. Там обитает народность каренов: племя,
которое одевает на шеи девочкам золотые кольца, удлиняя шею — таково их понятие
женской красоты. (Астрологически в этом есть какая-то изюминка: горло
соответствует Венере.)
Белые круглые
ступы Маэ Хон Сона: по виду легкие и изящные, но внушительного размера,
расположенные на вершине горы, с которой был вид на город, тоже привлекали мое
внимание. На открытке они были сняты в сумерки, освещенные фонариками — и это
создавало ощущение праздника. Я чувствовала, что могу найти в Маэ Хон Соне
что-то, чего еще не видела в Тайланде. Ехать до него от Маэ Салонга было
далеко: надо было сворачивать по дороге в Май Малае, не доезжая до Чианг
Мая, и ехать несколько часов. Правда, дорога в Май Хон Сон обещала быть
красивой. Но до Чианг Мая было ближе, и Сияна запротестовала: она уже устала от
автобусов и стремилась как можно быстрее попасть на море. Поскольку времени и
денег было в обрез, я ей уступила. А потом пожалела: один день ничего не решал.
И еще я совершенно напрасно опасалась, что не куплю сразу обратный билет из
Чианг Мая: я купила его в тот же день, за полтора часа до поезда.
Как я уже
говорила, именно в горах — исток тайской буддиской культуры. Здесь, как везде в
горах мира, больше живой экзотики в людях, больше души. Именно тут в Тайланде
сохранилась не совсем еще затронутая и нивелированная ориентированной на туризм
массовой культурой самобытность горных народов: таких, как карены с золотыми
кольцами на длинных шеях, или других (шан, акха, миен, лису, лаху) с шапками из
колокольчиков. Это одно из ряда явлений — но благодарно поискать и другие:
обязательно что-нибудь найдется. На карте видно много интересных мест для
пытливого романтика-туриста.
Это горные
деревни: близ Чианг Рая, Чианг Кхонга (недалеко от Золотого Треугольника, ехать
от Чианг Сэна), Маэ Салака и Вави — ближе к Бирме, и к западу от Чианг Дао —
ближе к Маэ Хон Сонгу, где тоже есть разные народы, в нескольких местах.
Это водопады:
Хуаэ Маэ Сай, Кхун Кон, Понг Пра Бат у Чианг Рая; Хуай Мэнг у Чианг Кхонга,
Морк Фах у Маэ Малая, при повороте на Маэ Хон Сонг, и другие.
Много
национальных парков: Хуай Нам Данг и Мэ Сурин на западе региона, на границе с
Бирмой, Маэ Нам Фанг на севере — у Фанга: там есть горячие источники. Пху Санг
на западе на границе с Лаосом, Дой Луанг и Кхун Джае, тоже с горячими ключами —
между Чианг Раем и Чианг Маем. И это еще не все.
По реке Маэ Кок,
текущей от Чианг Саэна в Чианг Рай, организован рафтинг. А путешественника с
духовной ориентацией можно направить на поиск буддийских или национальных
святынь — духов и защитников этой уникальной для нас природы и местности,
которые наверняка там есть.
Здесь уместно
рассказать немного о мифологии Тайланда. Поскольку тайская культура спустилась
с отрогов Тибета (отчасти с территории нынешней Бирмы), для нее характерен
культ гор. У тайцев много преданий о превращении нагов — священных змеев
буддизма — в скалы, горы и горные хребты, которые реже встречаются в остальном
Индокитае. Один миф рассказывает, как наги запустили в небо огненные ракеты,
чтобы создать и обустроить территорию Лаоса с его горами, реками и лесами. Это
не удивительно, поскольку в древней мифологии всех народов змеи — хранители вод
и плодородия земли, а у тайцев они играли роль защитников местности еще до
прихода буддизма.— Отсюда такое обилие драконов на храмах!
Мифы тайских
народов о творении повествуют о небесной реке, вытекающей из грота; о страже
небесной тьмы, из которой выходят ночь и звезды; о богах, катящих по небосводу
шару своих светил (а лягушка, сорвавшаяся с цепи, глотает светило). Это тайские
мифы на территории Вьетнама и типичные мифологические образы, которые можно
найти в любой части света. Но центральный для всех народов миф об отделении
Неба от Земли у тайцев может мыслиться как трагический момент: вызванный тем,
что сердитая женщина оскорбила Небо, ударив в него пестом для обтряхивания
риса. Женщина таким образом выспупает катализатором процесса творения, и в еще
одном мифе она появляется в мире раньше своего супруга, родившегося из огня.
Мифологические
герои приносят на Землю тыквы, из которых происходят люди. Тыква у тайцев
символизирует принцип мужского, небесного, начала, в то время как рис —
женский, земной, принцип. (Правда, правящие династии ведут свое происхождение
прямо от посланцев небес.) Другие герои срубают лиану, закрывшую свет или
гигантский баньян, или подготавливают землю для спуска с небес первого короля,
установившего моральные и социальные нормы. Срубание мирового дерева — типичный
образ мифологии, а вот что касается короля — это уже чисто тайский акцент в
понимании закона мироустройства.
Так что я всех
путешественников посылаю из Чианг Мая выше в горы, сразу на границу с Бирмой
или Лаосом. В Мае Хон Сон, хотя сама я там не была, или в другие места по
дороге туда. Наверняка они там найдут что-то интересное. Согласно карте, там
много пещер, есть и водопады. В центре Маэ Хон Сона — озеро, а рядом — национальный
парк Маэ Сурин и горячие источники (и рафтинг, как и во многих других местах
северного региона).
А мы вернулись
в Чианг Май и взяли обратный билет до старой столицы Тайланда Аюттхаи: по
дороге к Бангкоку. До поезда мы успели посмотреть еще несколько храмов центра,
ближайших к дороге, ведущей на станцию. (Ват Четаван и Саэн Фанг — с одной
стороны дороги, а Ват Бупхаран и Махаван — с другой.) Наиболее
достопримечательный из них — Ват Четаван, с круглой белой ступой с
золотой отделкой. Ступа огорожена забором с очень красивыми воротами: аркой в
квадратной многоступенчатой ступе с зонтиком, где расположено колесо чакры,
символизирующей мировой закон.
В другом храме
меня привлекли цветные фрески на фронтоне храма, типично индийские по стилю:
только одна из них изображала маленького Будду, шагающего по лотосам, на
которого смотрела женщина-будда, держась за ветку дерева, а остальные люди и
небожители воздавали ему дань поклонения. На дверях третьего были танцующие
будды. А по дороге нам еще попался магазин скульптуры, где тоже было обычное
для Тайланда разнообразие: от каменных будд-птиц до статуэтки девочки с собакой
— и куча разной духовно-религиозной символики: от колокольчиков до подвесок с
иероглифами.
к продолжению рассказа: Старая
столица АЮТТХАЯ
архив
рассказа: с фото
и без
к
оглавлению и началу рассказа