Щепановская Е.М. (Семира)
АРХЕТИПЫ МИРОВОЙ МИФОЛОГИИ – ИСТОРИЯ ФОРМИРОВАНИЯ ПОНЯТИЙ
мифология:
ПРАОБРАЗ ЛУНЫ И ВЕЧНОГО МАТЕРИНСТВА
философия:
АРХЕТИП ПРЕЕМСТВЕННОСТИ ЖИЗНИ И БЕССМЕРТИЯ ДУШИ
Что такое душа? Как возникло это понятие?
Когда люди начали вести счёт времени?
Почему священны реки? в чем метафизический смысл обрядов омовения?
Откуда ведёт начало представление о напитке бессмертия?
Почему Месяц для индоевропейцев изначально имел мужской облик, а потом принял женский?
Каковы метафизика и символизм Луны? Что символизируют заяц? лань? сова? лодка?
Отчего люди не бессмертны, с мифологической точки зрения? И почему мифы об индивидуальном бессмертии носят негативную окраску?
В чём заключается бессмертие души и индивидуальности?
Чем важны внегенетические механизмы передачи памяти?
1. ДВА ПУТИ ПЕРЕДАЧИ КАЧЕСТВ ИНДИВИДУЛЬНОСТИ.
НАПИТОК БЕССМЕРТИЯ
Что самое ценное в жизни человека? Простой ответ - сама жизнь, но в чём ее ценность? Что нетленно или должно быть нетленно, что мы всегда хотим сохранить, создать и воссоздать?
Для любого человека важны те качества, что формируют его личность, индивидуальность. Они для разных людей различны, но часто столь неотъемлемы, что без них он даже не хотел бы жить. Это могут быть бесспорные качества, такие как честность, порядочность, творческое вдохновение и таланты, а могут быть и сомнительные, как гордость или ярость, а могут быть и нейтральные, такие как выносливость или красота. Они составляют достоинство человека – индивидуальность предыдущего архетипа. Они образуют уникальность личности, жемчужину её ценности, которая формируется из песка окружающей жизни. Если она исчезнет, другой такой не будет, мир обеднеет. И сам человек, потеряв себя, не сможет жить. Страшнее всего, даже самой смерти, потерять душу. Поэтому свои качества надо сохранить, раскрыть для других и передать по цепочке дальше. Для человечества важно хранить и проявлять весь спектр качеств его мировой души, потому что достоинства часто кроются в недостатках.
Есть два пути этой передачи – природный и социальный. "У кого есть дети, тот будет жить вечно", — утверждает африканская пословица. Рождение потомков обеспечивает преемственность жизни и закладывает веру, что сын унаследует достоинства отца, или замечательные качества деда достанутся внуку, -- веру, подтвержденную многотысячелетним опытом древнего мира и современной генетикой, хотя разрушаемую нынешней сиюминутно меняющейся социальной ситуацией, когда дочь часто совсем не похожа на мать, и дети проявляют отнюдь не то, что ожидает от них старшее поколение.
Поэтому всё более важен внегенетический: культурный механизм передачи качеств. Это воспитание и образование, которое, согласно Руссо, должно быть максимально естественным, чтоб проявить таланты индивидуальности, а не погасить творческое начало. Здесь важна роль учителя и образовательных программ, и культуры в целом, и на философии этой сферы мы остановимся ниже. Поскольку молодой человек должен выйти из-под опеки семьи в социум, и развить качества адаптации к нему, помимо личных творческих задатков, учитель более важен, чем отец. Но и эти, социальные, механизмы культуры порой буксует, скатываясь к стандартам примитивного (сериалы с криминальными сюжетами, ныне закрепляющие качества грубости и способности к убийству как социально доминирующие). А значит, задача найти и не потерять суть своего уникально-человеческого бытия остается той загадкой, которую приходить решать самому человеку.
Об этом повествует притча Франца Кафки о человеке, который всю жизнь стоит у ворот в рай, ожидая, что туда зайдут другие, а перед смертью ангел захлопывает дверь, говоря человеку, что она предназначалась лишь для него. Смысл притчи в том, чтобы не бояться идти своим путем — сколь бы сомнительной ни казалась человеку внутренняя реальность его души. Кафка –представитель психотипа Рака, как и Герман Гессе, называвший себя «адвокатом индивидуальности», и Жан-Жак Руссо, который писал, что люди, в отличие от стадных животных, в естественном состоянии живут поодиночке — в чём тоже проявляется идея индивидуального пути.
Ещё один уроженец данного архетипа, Герман Кайзерлинг, пишет: «Глубины личности, недоступные для внешнего мира, одновременно являются той точкой, которая непосредственно связана с центром мироздания. Благодаря этому для манифестации Бога может послужить существо какого угодно природного склада, но лишь в той мере, в какой оно живет в соответствии с самим собой»[1].
Задача этого архетипа — сберечь внутреннюю реальность души, поскольку в ней находятся ключи жизни. Душа — то вечное и неизменное, истинное и неумирающее, вечно живое и вечно блаженствующее, что есть в нас. Но никому, кроме нас, она недоступна, и никто другой не сможет отворить ей двери из внутренней реальности сознания в широкий мир многообразия жизни.
Самораскрытие дает ухватиться за соломинку уникальности как основу смысла жизни, которая обеспечивает её преемственность. Когда нить преемственности рвётся, побеждает смерть. Самоубийство тех, кто не нашёл, как реализовать свои качества в обществе или семье. Война, когда прерваны традиции и потому остановились созидательные процессы. Творение всегда целостно и потому осуществляется из наполненной пустоты, из пустоты, беременной будущим, не из пустоты разрушения. Сложно собрать целостность из осколков. Душа людей восстает против войны, душа человека против самоубийства.
Что же такое душа? Чистый ноумен, говоря термином Канта, за которым тем не менее стоит совершенно реальный архетипический смысл сохранения целостности и преемственности существований. Он вырабатывался в археологической древности и отсылает нас к действительности феномена рождения, но также и к внегенетическому, культурному механизму передачи качеств. Душа соткана из памяти поколений.
Древние захоронения в позе эмбриона[2] показывают, что ритуалы похорон уже наделяются смыслом перерождения: умершему помогают подготовиться к новому рождению, чтобы жизнь рода не прерывалась, душа деда передалась внукам и так была сохранена в вечности. Похоронам людей предшествовали ритуальные захоронения животных с той же целью: чтобы съедобные и другие полезные человеку животные, животные-тотемы, с которыми племя отождествляло себя свою территорию и целостность рода, сохранились и возродились, и жили вечно на этой своей земле. Этим ритуалам – 150-100 тыс. лет[3].
Образ перерождения в рамках своего рода стал глубоко укорененной в нашем подсознании идеей перерождения души. Можно так и определить: душа – то, что перерождается. Ассоциируясь с коллективным, а не личным выживанием, душа поначалу мыслится достоянием не отдельного человека, а группы первобытных людей. Но символическое самообозначение, рассмотренное в мифологеме Солнца, развивает принцип индивидуализации: через черты животных люди отличают своё племя от другого, а потом, находя в звере личного покровителя, пытаются определить собственную суть. Вместе с осознанием ценности индивидуальности развивается понятие индивидуальной души, возрождающейся к жизни после смерти, и идея ее бессмертия, пример чего являет древний Египет, где каждый умерший считается равным Осирису.
Эта идея оторвалась от представлений о перерождении, потому сегодня как бы висит в воздухе, как основанная на абстрактной вере. Но её природные корни мы видим в повсеместных мифологических образах напитка бессмертия, восходящих к материнскому молоку. Так в германской мифологии молоко козы Хейдрунн поддерживает в раю Вальхаллы бессмертие павших воинов. Древние римляне обессмертили волчицу, вскормившую близнецов Ромула и Рема, а древние греки — козу Амалфею, которая кормила младенца-Зевса — за что тот превратил её в звезду Капеллу ("козочка") в созвездии Возничего. Именно с её отломанным рогом изначально связаны представления о роге изобилия.
Потом образ напитка бессмертия уходит от слишком интимного процесса кормления грудью и переходит на мёд (амрита) и вино (индийский Сома, родственный персидскому Хаоме, того же корня рус. "хмель"). Но значение материнского молока проступает и за ним: так, ацтекская богиня Майяутель, символизируя агаву, из которой готовили опьяняющий напиток, имеет четыреста грудей. Ностратический корень mэlgi ("грудь, вымя") дало начало греч. словам: methy ("вино") и methee ("крепкие напитки").
Космическую роль материнского молока доносит образ Млечного пути. По одному из греческих мифов, это то молоко, которым Гера кормила Геракла. Скандинавский миф о сотворении повествует о том, что прежде времен появилась корова Аудумла, питавшая молоком великана Имира, из тела которого возникла Вселенная. Можно вспомнить священную роль коров в древней Индии, где убийство коровы – тягчайшее преступление. Архетипически это можно расшифровывать как посягательство на самое святое: на преемственность жизни.
2. ВЕЧНОЕ МАТЕРИНСТВО -
ПЕРЕДАЧА СУЩЕСТВОВАНИЙ
Главный образ, через который в мифологическом сознании получает самостоятельность идея материнства, перерождения и бессмертия, -- это образ Луны. Полная Луна в образном восприятии предстаёт беременной матерью, которая, прячась от глаз в интимность ночи, рождает новый маленький Месяц. Ассоциативное мышление создало даже народные поверья, что девушка может забеременеть, глядя на Луну. В. Иванов указывает на родство хеттских слов Луна (arma) и делать беременной (armahh)[4].
Процесс рождения для человека во все времена был трудным в связи с его прямохождением и закреплением крестцовых костей, которые у животных более подвижны. Лунные богини-матери исполняли задачу помощи родам. Это римская покровительница женщин и животных Диана; Луна-врачевательница Иш-Чель мифологии майя; аккадская Луна-мать Царпанниту ("сверкающая серебром"), верховная богиня Карфагена, богиня плодородия, росы и деторождения, великая мать Тиннит, символами которой были серп Луны и ключ жизни.
Это также греческая богиня Луны Артемида, которая, родившись прежде своего брата-близнеца Аполлона, помогла матери принять новорожденного. У Артемиды для помощи роженицам была специальная ипостась — Илифия, со множеством грудей. Её сестрой считалась богиня вечной юности Геба. В понятии бессмертия таится смысл юности: неслучайно и русское слово юный изначально родственно латинскому aevum — "вечность, жизнь".
Луна-Мать — египетская Изида, хранительница тайных знаний с рогами Месяца на голове. Из смерти воскрешая жизнь, она рождает младенца Гора от мёртвого Осириса. Изида облегчала роды и определяла судьбу новорожденных. Как богиня воды, покровительствовала рыбакам, и существовало представление о разливе Нила, переполненного слезами Изиды, горюющей по супругу. Звезда Сириус, восходящая на небе в этот момент — 20 июля, что соответствует календарному периоду Рака, — называлась "слезой Изиды". К образу богини, кормящей грудью младенца Гора, восходит образ христианской Богородицы.
Богини, покровительствующие матерям и младенцам, отразили возникший контроль человечества над наиболее сокровенным и загадочным жизненным процессом. Наиболее яркий образ среди них являет египетская Таурт ("защищающая"), изображавшаяся в виде беременной самки бегемота с женскими руками и грудью, помогавшая при родах и способствующая изобилию молока у кормящих матерей. Таурт соотносилась в Египте с периодом зодиакального знака Рака.
И уже в раннеземледельческих поселениях есть фигурки рождающей богини; матери, обнимающей своего малыша; богини, кормящей грудью детеныша-леопарда (древнего главного бога охоты); и частый символ Месяца.
У славян бесконечную преемственность жизни олицетворяли две рожаницы, сопутствующие богу Роду — мать и дочь. В древности они соотносились с созвездиями Большой и Малой Медведицы — или небесными лосихами/оленихами северных народов. Эта мифологема раскрывала таинство уже воплощённого (через мать) и будущего (в образе дочери) рождения: мать рождает дочь, которая снова может родить дочь. На архетипичность образа матери и дочери, вместе выражающих идею сохранения жизни и бессмертия, обратил внимание уже Юнг (правда, он увидел этот архетип через образ Деметры и Персефоны):
"Можно даже было бы сказать, что каждая мать содержит в себе свою дочь, и каждая дочь — свою мать, каждая женщина имеет протяженность назад к матери и вперед к дочери… Из сознательного переживания таких переплетенностей возникает чувство протяженности жизни сквозь поколения: первый шаг на пути непосредственного опыта и подлинного избавления от времени, что равнозначно чувству бессмертия. Жизнь отдельного человека возвышается до типа, до архетипа женской судьбы вообще. Благодаря этому происходит посвящение в жизнь предков, которая продлевается в грядущие поколения посредством мостика, перекинутого через современного человека. Индивид — при помощи такого опыта — осмысленно включается в жизнь поколений, и в поток жизни, который струится и протекает сквозь каждого из нас, смывая на своем пути все ненадобные помехи. И так же всякий единичный человек избавляется от своей отделенности и возвращается к своей целостности. Все культовые практики имеют в конечном счете эту цель и этот результат."
Так несколькими словами Юнг обрисовал суть данного архетипа: через то, что наиболее живо в нас, этот архетип подводит нас к матерински-хранящей и очищающей роли религии.
В мифологии славян рожаницы приняли образы Лады ("жена, мать") и Лели ("дитя, дочка", родственные слова: лелеять и люлька — "колыбель") — двух божеств вечного рождения. Имя Лады, обозначая супружескую гармонию, родственно русским словам лад и ладно, английскому lady, а также в малоазиатских языках: карийскому lada, урартскому lutu — "женщина", ликийскому lada — "жена, мать" и аварскому ladi — "жена".
Современное лепетно-ласковое название ребёнка Ляля связано с образом древней богини Лели/Дидилели — архаической покровительницы охоты, зелени и весеннего обновления, близкой Артемиде. Интересно, что более серьёзные слова: дитя, девочка и дочь по происхождению связаны со значением "доить" (и.е.корень dhey), что возвращает нас к важности материнского молока, сакрализировавшегося в образе напитка бессмертия. От того же корня латинское название женщины — femina (dh=f).
Мать Лели Лада имеет родство с греческой Лето (римской Латоной), славой которой стали её дети: богиня Луны Артемида (Диана) и её солнечный брат-близнец Аполлон. Как Мать-Луна, исчезающая с небосвода ради рождения нового Месяца, греческая Лето теряет свой чёткий мифологический образ, растворяя себя в детях. Бабушка Артемиды Феба ("сияние") тоже отождествляется с Луной: мы вновь видим цепочку перерождений Луны как образ преемственности поколений.
Линия преемственности поколений расширяется до образа судьбы мира. Луна в мифах правит этой судьбой, и её исчезновение ассоциируется с концом света: так, скандинавский Месяц Мани в конце времён будет проглочен волком. Отсюда повсеместные ритуалы, направленные на окончание затмений, куда входили шум, музыка и вой собак в попытке вернуть Луну, стрельба в небо горящими стрелами, чтобы вновь зажечь светило. Римляне бросали в воздух зажженные факелы, трубили в трубы и ударяли в медные горшки. А племена бассейна реки Ориноко, напротив, зарывали горящие головни в землю. По их понятиям, если Луна погаснет, вместе с ней потухнет весь огонь на земле, кроме того, который от неё был скрыт. Даже в просвещенной Европе подобные церемонии сохранялись до 17-го века.
3. СОЛНЦЕ И ЛУНА - ВНЕШНИЙ МИР И МИР ДУШИ
ФИЛОСОФСКИЙ ОБРАЗ ДУШИ-МОНАДЫ
Поскольку душа – это то, что перерождается, мифология, как ныне поэзия, ставит знак подобия между двумя понятиями: душа и Луна. Луна символизирует душу, её бессмертие и весь мир её неуловимых качеств.
Душа-Луна загадочна. В различных ипостасях Солнца подчеркивается его единство: Солнц часто два или три, и в то же время это одно светило, которое мы узнаем по его круглому облику, являющему нам небесное совершенство. Логика мышления Луны противоположная: в ночном небе она одна, а поскольку она всё время разная, мы не знаем её истинного лица. Её облик вместе создают свет Солнца и тело Земли, создавая разнообразие её проявлений. И в этом образу Луны подобен образ человеческой души — посредницы между духом и телом, сотканной из многообразия эмоций.
Метафизика лунного цикла фиксирует образ души в мифологическом сознании, где загадочная душа-Луна порой выигрывает перед героической открытостью солнца. Так туманная религия и философия привлекательнее простоты бытовой жизни.
Свет Луны в ночи, её небесные странствия и изменчивый облик всегда привлекали внимание древнего человека и порой заставляли отдать ей предпочтение перед дневным светилом. В мифологии народов Африки, а также Южной Америки Месяц предстаёт основным и более достойным поклонения божеством, чем Солнце: он может затмить Солнце, управляет стихиями, определяющими движение моря, и насылает грозы. У индейцев гуронов лунная богиня Атаэнсик, породившая землю и людей и правящая этим миром вместе с Солнцем, приходится ему бабкой. У шумерского лунного бога Нанны сохраняется роль отца по отношению к солнечному богу Уту.
Контраст двух светил обычно проявляется в виде противоположного пола, что отражает простой индейский миф о том, что демиург в конце творения самого красивого мужчину превратил в Солнце (Суэ), а самую красивую женщину — в Луну (Чиа). Однако образы светил могут меняться ролями. Так, армянское Солнце-Арэв выступает как сестра, измазавшая тестом лицо своего брата-Лусина, доказывая своё право светить днём; но иногда Арэв — брат Лусин-Луны, которая из-за оспы на её лице выходит светить ночью.
Изменчивость не всегда делает ночное светило женщиной и матерью: генетически и архетипически изменение жизни – мужской признак, а постоянство жизни – женский, отчего в индоевропейской мифологии Месяц-Менс — брат или жених Солнца-Сау, и один из распространенных сюжетов мифологии — свадьба Солнца и Месяца. В Индии есть миф о свадьбе юноши Луны-Сомы и девушки солнца-Сурьи – которая потом мыслится дочерью мужской ипостаси солнца-Савитара. Сурья также принимает и мужской облик управителя упряжки солнечных коней, зато солнечное имя Савитри в эпосе принадлежит девушке, спасшей любимого супруга от смерти.
Изменчивость Месяца как мужского персонажа нередко оценивается негативно и соотносится с изменой: в индоевропейском мифе Месяц изменяет Солнцу с Утренней Зарей, за что громовержец разрубает его на две половинки. Подобен этому австралийский миф, где Месяц Митиан предстает в образе кота, который соблазнил чужую жену, был изгнан из племени, и с тех пор постоянно блуждает по небу.
По отношению к Солнцу, тусклый свет Месяца создаёт представления о слабости. Имя хеттского лунного божества Арма означает "бледный, больной" и связано с и.е. mer — "умирать, болеть": однажды он упал с неба, испугался сам и напугал бога грозы, после чего и не оправился. О связи Луны с эмоциями, страхами и болезнями говорит и корневое родство[5].
Ущерб Месяца ассоциируется с его ущербностью и пассивной ролью. У бушменов Месяц преследует Солнце, разрезая его лучами-ножами. У селькупов Месяц убивает ведьма, после чего Солнце оживляет его, но только наполовину. Иногда Месяц оказывается до скелета съеденным волком или другим злым персонажем. Множество мифов объясняет уменьшение размеров ночного светила тёмными силами колдовства, что подтверждает и этимология[6].
В мифологии ацтеков Луна светит бледно из-за ее трусости. В нее превратился бог Теккистекатль, который сказал, что войдет в костер, чтобы стать светилом, но испугался, и вместо него в пламя сначала бросился Нанаутель, который стал солнцем, а Теккистекатль, устыдившись, последовал за ним, но ему удалось стать только Луной.
Как мы видим, мужские образы Месяца непривлекательны из-за его видимой ущербности и слабости света, и закреплению женского облика Луны способствует то, что Солнце символизирует внешний, явный мир, а Луна – ночной, скрытый мир души. У Пушкина в 70 случаях из 85 Луна — женщина: туманная, бледная, игриво-переменчивая и тревожащая чувства "царица ночи", и лишь в 15 случаях это месяц[7].
Наблюдение за эмоциональной жизнью и изменчивостью ощущений, на которые через психосоматику оказывает влияние Луна, развили понятие души до его современного облика. Душа в современном смысле — это образ идеального, и в то же время утонченного и слабого, неуловимого в ярком свете дня вечно-женственного начала. Таков её поэтический облик. Как чистая восприимчивость, душа изменчива и неуверена, она поддается любому влиянию, и что-то должно её защитить. Таков научный образ души как психики.
Философский же имидж души, возвращая нас к идее бессмертия, ставит акцент на индивидуальности. Подобна душе монада Лейбница, представителя знака Рака, управляемого Луной. Монада – простая неделимая субстанция, её никак нельзя изменить извне, и она не может умереть естественным образом. Монады можно только мгновенно сотворить или уничтожить целиком. Монады – существа, и они различны: иначе мы бы не могли заметить изменения в вещах. Деятельность монады есть развертывание её индивидуальной программы, её «полного индивидуального понятия», заложенного в неё Богом, и все изменения монады исходят изнутри её активного внутреннего принципа, деятельность которого Лейбниц называет стремлением, которое не менее важно, чем восприятие. Монада не может существовать без восприятия, но восприятие может быть и неосознанным, и монадами являются также души животных и другие энтелехии (всё, чем движет к цели некая внутренняя сила).
Для Лейбница человеческая душа – просто более сложная монада:
«Если бы хотели назвать душой все, что имеет восприятия и стремления …, то можно бы все простые субстанции, или сотворенные монады, назвать душами; но так как чувство есть нечто большее, нежели простое восприятие, то я согласен, что для простых субстанций, имеющих только последнее, достаточно общего названия монад и энтелехий, а что душами можно называть только такие монады. восприятия которых более отчетливы и сопровождаются памятью.
Ибо мы в самих себе можем наблюдать такое состояние, в котором мы ни о чём не помним и не имеем ни одного ясного восприятия, как, например, когда мы П(н) адаем в обморок или когда мы отягчены глубоким сном без всяких сновидении. В этом состоянии душа не отличается заметным образом от простой монады; но так как это состояние непродолжительно и душа освобождается от него, то она есть нечто большее, чем простая монада»[8].
У монады два интересных свойства, которые являются важными характеристиками нашей души. Несмотря на главную характеристику – восприимчивость, она устойчива к любым влияниям: «Монады не имеют никаких окон»[9]. Душе изначально дана абсолютная самоизоляция, чтоб ничто не мешало ей быть тем, что она есть, не нарушало реализацию её уникального замысла. – (Мифологической иллюстрацией этого будет одиночество Луны в тёмном небе. Психология тоже учит понимать, что все, что с нами происходит, происходит именно с нами и для нас.)
Всё взаимодействие монад осуществляется через всеобщий принцип предустановленной гармонии, в силу которой «любая простая субстанция имеет отношения, которыми выражаются все прочие субстанции, и, следовательно, монада является постоянным живым зеркалом универсума»[10]. И это второе значимое свойство души: каждая монада отражает всю Вселенную - аналогично принципу голографии. «Как это тело вследствие связности всей материи выражает весь универсум, так и душа представляет весь универсум» [11].
«Всякое тело чувствует всё, что совершается в универсуме, так что тот, кто видит, мог бы в каждом теле прочесть, что совершается повсюду, и даже то, что совершилось или еще совершится, замечая в настоящем то, что удалено по времени и месту; все дышит взаимным согласием, как говорил Гиппократ. Но душа может в себе самой читать лишь то, что в ней представлено отчетливо; она не может с одного раза раскрыть в себе все свои тайны, ибо они идут в бесконечность»[12].
Религиозной формулировкой этого принципа будет: «атман равен Брахману» (который привлекает Кайзерлинга), «в каждой душе есть Бог» или «мы все находимся в Боге». Религиозный взгляд и устремил Лейбница к столь продвинутому пониманию души, взятому на вооружение современной эзотерикой. Да, человек по сути общается лишь сам с собой – но все, что он делает, имеет резонанс во всей Вселенной. И она ему отвечает – словами других людей. Всякий ответ – от Бога, а другой человек тоже осуществляет лишь свой индивидуальный путь. Это то знание, в котором воочию даёт убедиться религиозное откровение, духовный опыт просветления, который у философа и великого математика, создателя интегрального и дифференциального исчисления, по-видимому, был.
Каждый человек живёт в своей Вселенной, но это не мешает нам жить в общей: это только средство осуществления многообразия: «Как один и тот же город, если смотреть на него с разных сторон, кажется совершенно иным и как бы перспективно умноженным, так же точно вследствие бесконечного множества простых субстанций существует как бы столько же различных универсумов, которые, однако, суть только перспективы одного и того же соответственно различным точкам зрения каждой монады. Таково средство достигнуть такого разнообразия, какое возможно, но с наибольшим порядком, какой лишь возможен»[13].
Так устроен мир изнутри, с точки зрения души – и этот особый угол зрения представляет неуничтожимую ценность каждой индивидуальности. Неслучайно Л.Н. Толстой в своих духовных исканиях выводил из этого доказательство бессмертия души. А обычному человеку надо просто понимать, что свой особый взгляд на мир, присущий его уникальной индивидуальности, у него есть, от рождения, даже если он ещё не открыл для себя свою вселенную. Если человек не проявляет его, он обедняет этим мир и не способствует реализации божественного замысла многообразия жизни. А чтобы открыть уникальность своего видения, надо вступить в контакт со своей душой.
Лейбниц не отделяет душу от тела, считая, что не бывает душ, полностью лишенных тела, для него не только неразрушима душа («зеркало неразрушимого универсума»), но и тело («хотя его машина часто гибнет по частям и покидает и принимает органические одеяния»), при этом «душа следует своим собственным законам, тело своим, и они сообразуются в силу гармонии, предустановленной между всеми субстанциями, как выражения одного и того же универсума»[14].
По сути Лейбниц признает частичное перерождение, как признает его и представитель того же психотипа Кайзерлинг: «Мне странно, что никто из верящих в реинкарнацию еще не обратил внимания на то, что его вера практически сводится к тому же самому, что и противоположная ей вера в единственность и неповторимость богом определенного места всякого живого существа… Он ведь тоже не утверждает, что одна и та же личность развивается, переходя от одного воплощения к другому, а лишь констатирует, что между различными формами жизни объективно существует внутренняя взаимосвязь. Поэтому в качестве критического философа я склонен предположительно признать за этими взаимоисключающими теориями равную степень истинности. Одна выражает этот факт на языке кинематики, другая — статики»[15].
Вернемся к тому, что говорят о бессмертии древние мифы.
4. МЕТАФИЗИКА ЛУННОГО ЦИКЛА.
ЗАГАДКА БЕССМЕРТИЯ
Изменчивость Луны – самый наглядный образ перерождения и бессмертия: тая и исчезая с неба, она вновь появляется на нём в обновленном виде молодого месяца. Известный мифолог Мирча Элиаде считал, что «можно говорить даже о "метафизике Луны" как о стройной системе "истин": о становлении, росте, "уменьшении", "смерти" и "воскресении"… Луна открывает религиозному человеку не только то, что смерть неотделима от жизни, но также и то, что смерть не окончательна, за ней всегда следует новое рождение»[16].
С развитием индивидуальности понятие материнства уходит на второй план, а идея личного бессмертия выдвигается на первый. Возрождение Луны являло для древних загадку, и ночное светило побуждало их воображение к созданию мифов о тайне бессмертия. Луна может светить в ночи, чего не может Солнце: она являет этим силу, побеждающую мрак, и это тоже связывает её с неумирающей жизненностью. Но свет Луны не несет жизни, как говорит русская пословица: "как Месяц не свети, да всё не Солнце". И потому мифы о бессмертии, связанные с Луной, одинокой среди тёмного ночного неба — единственной, владеющей секретом перерождения и не способной поделиться своим знанием с людьми — часто имеют налёт странности и негативную окраску.
Так, культурный герой китайских мифов, стрелок И, добыл у владычицы Запада и страны мёртвых Си-ван-му снадобье бессмертия, которое он думал разделить со своей женой Чан-э. Но оно могло вознести на Небо только одного, а выпив его вдвоём, они вечно жили бы на Земле. И Чан-э, желая стать богиней, приняла снадобье бессмертия одна. Она улетела на Луну и стала её божеством, одиноким и печальным. Вместе с ней там живёт только лунный заяц Юэ ту, толкущий в ступке снадобье бессмертия.
Греческому прекрасному юноше Эндимиону, боги по просьбе его возлюбленной Луны Селены даровали бессмертие и сохранили молодость в обмен на вечный сон. Это не помешало Селене родить от него 50 дочерей, по числу недель года. Но сама жизнь во сне предстаёт лишь иллюзией бессмертия: сон — аналог смерти, столь же цепко держащий человека в своих объятиях, как и она. Недаром в шумерском мифе Гильгамеш, стремящийся победить смерть, получает мудрый совет: "Одолей сначала сон".
В южноафриканском мифе Месяц, чтобы сообщить людям о бессмертии, посылает к ним зайца и велит сказать: подобно тому, как он умирает и возрождается, и они будут, умирая, воскресать. Однако Заяц, в спешке перепутав, сообщает людям, что будут умирать, подобно Месяцу, а воскресать не будут — что и предопределяет их отношение к жизни. Посланниками Месяца к людям выступают и другие звери — и иногда боги посылают для верности нескольких гонцов — но до людей доходит всё же перепутанное и неправильное сообщение об их судьбе и судьбе Луны, оставляя проблему нерешённой.[17].
Порой послание богов к людям нарочно искажается змеёй, и та присваивает себе дар бессмертия, которое боги уготовили человеку. Она крадет цветок вечной молодости, который Гильгамеш достал со дна моря. Научившись сбрасывать свою кожу, змея сама овладевает искусством обновления. Папуасы отождествляли Луну со змеёй. Об индийском месяце Соме тексты вед говорят, что он, "как змей Ахи, выползает из своей старой кожи". Есть гипотеза, что и современный знак бесконечности — лежащая восьмёрка — восходит к образу двух переплетённых змей[18].
В мифологии индейцев вопрос о бессмертии беспокоил первую женщину, которая спросила творца Напи: будут ли люди жить вечно? Тот бросил в реку ветку и сказал: если ветка всплывет, то люди будут воскресать на 4-й день (что опять же ассоциируется с возрождением Месяца), а если утонет, то они будут умирать окончательно. Ветка, конечно же, поплыла, но женщина, объясняя слова творца людям, вместо живой ветки бросила в реку камень. Камень утонул, и люди приняли весть о бессмертии за весть о смерти, и потому умирают. Здесь снова налицо ошибка – и характерен образ текущей реки, который ассоциируется с бессмертием и изменчивостью, живой ветки, и контрастный к ним образ мёртвого камня, символизирующий статичность и неизменность.
В древнейшей цивилизации Вавилона мы также находим миф о бессмертии. Первочеловек Адапа имел шанс уподобиться богам, если бы он, взойдя на небо, взял предложенные ему там хлеб и воду жизни — и вслед за ним стал бы бессмертным человеческий род. Но он отказался от них по совету коварного бога Энки: создателя людей, определившего их смертную судьбу.
А новозеландский культурный герой Мауи, чтобы добыть для людей бессмертие, должен был войти внутрь повелительницы смерти и выйти у неё изо рта — умереть и возродиться, пока она спит. Он запретил всем птицам петь и смеяться, пока он будет это делать, чтобы не разбудить владычицу Ночи. Но маленькая птичка тивакавака не смогла удержаться и громко расхохоталась, увидев его влезающим в старую повелительницу. Та проснулась, крепко схватила Мауи и не выпустила его больше. Так смерть посетила мир, и вслед за Мауи стали умирать другие люди.
Все мифы дружно констатируют неудачу человека обрести бессмертие — но только ли? Ведь, сколь бы примитивными они нам не казались, они вполне конкретно указывают на средство этого: обновление, развитие способности к перерождению, которую наглядно являет небесный образ Луны, текущей реки или змеи, выползающей из своей кожи. В священных текстах Индии "сбросить свою кожу" означает освободиться от "старого человека", обретя молодость и более высокий уровень духовного существования. Это образ преодоления инертности тела и души, и достижения такого состояния безинерциальности, которая могла бы преодолевать тяжесть и распад материи. В свете современных представлений о том, что тело состоит из заряженных частиц, скрывающих в себе колоссальную энергию, это не выглядит столь уж невозможным.
Подчеркивая неспособность людей правильно воспринять божественную весть о бессмертии, как и то, что вера человека в окончательную смерть с самого начала является ошибкой, мифы отразили образ некоего знания, доступного древним не хуже, а, может быть, и лучше, чем нам. И всё же – все они усомнились в идее бессмертия. Почему? Может, не в этом был стратегический путь человеческой эволюции?
Архетип Луны возвращает нас к прошлому: к земной истории, которая шаг за шагом формирует индивидуальный слепок человеческой души. На каком-то этапе внешние события становятся лишь материалом для её оформления: индивидуальность приобретает ценность большую, чем весь мир. Обретая самостоятельность, душа стремится обособиться, чтобы себя сохранить. Это создает память, отличающую человека от животных. Но само это сохранение, само стремление к индивидуальному бессмертию: как собственническое понятие своего – мешает обновлению, которое делает душу вечно живой. Поэтому Христос говорил: будьте, как дети; кто будет хранить свою душу, тот её потеряет, и только тот, кто её потеряет, её обретет. В этих словах, как и в грустной окраске мифов об индивидуальном бессмертии, звучит требование открытости миру. Это требование выйти за границы себя и своего личного бессмертия — которое является ключевым для развития индивидуальности.
Можно процитировать и основоположника даосизма Лао Цзы:
«Небо вечно, и земля постоянна.
Причина вечного существования неба и земли в том,
Что они живут не для себя.
Поэтому они могут вечно давать жизнь.
То же и призванный;
Он ставит свое Я на последнее место,
И его Я выходит на первое.
Он освобождается от своего Я,
И его Я сохраняется.
Не так ли происходит:
Потому что он не желает ничего своего собственного,
Поэтому его собственное становится совершенным?» [19]
Поэтому архетипическим образом бессмертия остается перерождение и материнская самоотдача процессу жизни. Душа не боится потерять себя и раствориться — худшей карой для неё является застывшее бессмертие богини Луны Чан-э. Она смеётся над человеческими рациональными потугами к бессмертию как птичка тивакавака над усилиями Мауи. Вечный повтор — это обреченность на небытие, хотя наш двойственный интеллект, ведущий диалектическую полемику с душой, иногда относится к этому иначе. И всё же, когда тема личного бессмертия мелькает в современных фантастических книгах и фильмах — фильмах ужаса, оно так же страшит нашу душу, предстает такой же безрадостной участью и получает столь же негативную нравственную оценку, как это было в давние времена.
5. ТЕЧЕНИЕ РЕКИ ЖИЗНИ: ОЧИЩЕНИЕ КАК ОБНОВЛЕНИЕ.
ФИЛОСОФСКАЯ РОЛЬ ИЗМЕНЧИВОСТИ
Кроме Луны, архетипический образ преемственности жизни – это образ реки: неслучаен фразеологический оборот «река жизни». И сама Луна связана с водой. Спутницы Артемиды – нимфы, божества источников и рек. Луна правит приливами и отливами (как японский Месяц Цукиёми), жидкостями в организмах животных и растений. До сих пор при посадках садоводы руководствуются лунным календарем, сажая до полнолуния растения, которые должны развивать верхнюю, а после полнолуния – подземную часть. Крестьяне заметили, что скот резать выгоднее в полнолуние: тогда он полнее.
Серп Луны подобен лодке, плывущей по реке: шумерский месяц Нанна в ладье ночью путешествует по небу, а днём по подземному миру, замещая там Солнце. Интересно, что на лодочку похожа сбоку и наша галактика.
Поя землю и города водой и воплощая вечный круговорот воды и жизни, реки играют космическую роль и часто мыслятся текущими с неба. Как индийская мать-Ганга: Шива подхватил ее, когда она падала с небес — это имеет под собой не только реальность дождя, но и то, что реки текут с гор. Египетский Нил имеет два истока — небесный и подземный, в гимне Атону говорится: "Ты создал Нил в преисподней и вывел его на землю, чтобы продлить жизнь людей... Ты даровал небесам их Нил, чтобы он падал наземь..." Большие сибирские реки (Енисей, Лена и другие), вдоль которых происходит миграция племен, также приобрели космический характер, как указывает Е.М. Мелетинский[20]: в мифологии народов Севера река связует небо и землю, исток реки относится к верхнему, a устье – к нижнему миру.
Млечный путь видится небесной рекой, также необходимой небу, как реки — земле. Другой характерный образ Млечного пути — дорога в небо, по которой туда восходят чистые души,— возвращает к идее бессмертия души. Вода индийской реки Сарасвати может представляться сладкой, как молоко; и здесь также можно вспомнить молочные реки с кисельными берегами райской страны русских сказок — изобильные, подобно материнской груди.
В Индии реки до сих пор называются матерями. И в древней, и в нынешней цивилизации они очищают города, и в мифах также подчеркивается их очищающая роль. Так воды Ганги смывают грехи предков царя Бхагиратхи. Инки после покаяния в грехе купались в ближайшей реке, произнося ритуальную формулу: "О река, прими грехи, в которых я исповедовался сегодня перед Солнцем, унеси их в море и пусть они никогда не возвращаются."
Очищает умерших египетская богиня прохладной воды Сатис, изображавшаяся женщиной с рогами антилопы, что соотносит её с серпом Луны.
Чистота рек связана с обновлением их воды: так очищает душу само изменчивое течение жизни, вливая в нас новые силы, когда мы устаем от повторяющихся неудач. Обряды очищения водой встречаются на всем земном шаре. И прежде всего они относятся к очищению только что умерших и только что родившихся: обряд омывания младенца, который всем знаком как таинство христианского крещения, издревле проводился в Китае, Японии, Бирме, Тибете, Монголии, Персии, Средней Азии, Перу, Мексике — сложнее найти место, где его не было[21]. И он был связан не только с естественной гигиенической процедурой. Как и крещение, он нередко соотносился с нареканием имени и потому нес смысл заботы об индивидуальной жизни и душе.
Эту мифологическую роль реки демонстрирует индийский праздник Кумбха мела, который и ныне раз в три года проводится по очереди в 4-х городах на Ганге: когда отовсюду к реке съезжаются люди, чтобы, окунувшись в её воды, которые в это время превращаются в амриту, пережить новое рождение и приобщиться к бессмертию.
Этот праздник иллюстрирует индийский миф о том, как боги пахтали мировой океан, чтобы добыть амриту. Сначала воды превратились в молоко, которое стало сбиваться в масло. Потом из океана появился Месяц Сома и поднялся на небо, возникла богиня любви Лакшми, а под конец возникла амрита. За напиток бессмертия стали сражаться боги и асуры, и одному асуру удалось выпить несколько капель. Солнце и Луна заметили это и доложили Индре, и громовержец отсек ему голову, но она успела стать бессмертной и с тех пор по очереди глотает светила, отчего бывают затмения. Через ось затмений в индийской астрологии трактуется линия перерождения.
Жизнь вечно обновляется, как и вода в реке: «нельзя дважды войти в одну и ту же реку», как говорил Гераклит. Философская роль изменчивости – очищение и обновление восприятия. Внутреннее изменение дает возможность быть живым в высшем смысле этого слова. (Можно вновь вспомнить «Дао де Цзин»: «Твердое и крепкое умирает, мягкое и слабое живёт».)
Тема внутренней изменчивости восприятия и самого «я» занимала Кайзерлинга, который писал:
«Ум каждого отдельного человека рано или поздно кристаллизуется в твердое образование, которое, приняв окончательную форму, оказывается в дальнейшем неспособным на какие бы то ни было изменения и уже только растет и меняет свое вещество, подобно тому, как это происходит в физическом теле. Но тут-то и возникает парадокс: величайшим умом признается у нас не тот, который облечен в самую твердую форму, а, напротив, тот, который обладает наибольшей пластичностью; тот, который никогда не приобретает законченного вида»[22].
Изменения фаз Луны научили людей вести счет дней (мифология этого ниже), фиксировать его, записывать и этим способствовали развитию интеллекта, как прежде всего фиксации и записи происходящего, позиции внешнего наблюдателя. Эта жесткость интеллекта заставляет терять внутреннее ощущение происходящего, абстрагируясь от него. Но изменчивость души: очищение и обновление восприятия – дает гибкость ума, возвращая изначальную способность цельного переживания происходящего.
Кайзерлинг вспоминает своё детское удивление перед тем, что он неизменен как индивид; чувство безграничной переменчивости и восхищение образом Протея, постоянно меняющего свой облик, и ощущение, что и пластика тела, как и идеи, может меняться под влиянием настроения. Это детское удивление он сохранил на всю жизнь, стремясь «разорвать узы определенного существования»[23]. И в наиболее известном его труде «Путевой дневник философа» он стремился встать на точку зрения различных культур, описывая их с их собственной позиции, меняя мировосприятие согласно той стране, где он находился.
Эта способность видения многообразия: необходимости (судьбы) и особой ценности каждого явления – идея многообразия, поставленная во главу угла философии – плюралистическое мировоззрение -- присуще и другим философам психотипа Рака. «Все идеи правы в том, что они утверждают, и неправы в том, что они отрицают», - писал Лейбниц, который, как показано выше, видел средство достичь максимального разнообразия мира в том, что каждой монаде дана вся вселенная – и свой взгляд на вещи, сколь бы оппозиционными нам до сих пор не казались всеобщность мира – и уникальность личности. Герман Гессе наделяет героя «Игры в бисер», Йозефа Кнехта, способностью «жить десятью жизнями сразу», и судьба всех его героев акцентирует возможности изменения личности, которые всегда несет жизнь как духовный процесс – и смерть, как одно из таких изменений.
Где же в этой изменчивости искать «я», которое постоянно перерождается, тот стержень личности, который должен вечно растворяться и возрождаться вновь? Это ключевой вопрос, потому что загадка личности и есть – разгадка бессмертия.
Для Лейбница ответ архетипически прост – в самой преемственности и непрерывности восприятий: «Будущее у каждой субстанции теснейшим образом связано с прошедшим. Это и составляет тождество личности»[24]. По той же логике преемственности цепочка перевоплощений наделяется религиозной идеей кармы. Стержень личности здесь – самоочевидная непрерывность времён.
Но ближе к нашему времени непрерывность линии жизни перестает быть самоочевидной, и Кайзерлинг считал, что с феноменологической точки зрения «я» — это представление, которое меня в данную минуту занимает. А в метафизическом смысле «я», вероятно, вообще не существует:
«Во мне нет ничего конкретного, что не возникало и не исчезало бы во мне самом, нет чего-то неизменного и неизбежного, с чем я мог бы идентифицировать свое вечное. Все явления — это «природа», начиная от человеческого характера и кончая настроением человека в данную минуту. То, что я рассматриваю и изучаю как «себя», есть поток моих представлений» [25].
Принципиально то, как и с какой интенсивностью я воплощаю свои представления, чтобы они выражали мое самосознание. Однако «ни одно воплощение не бывает длительным; постоянно лишь направление пути, которым следуют инкарнации. Вот оно имеет, пожалуй, исключительно внутреннее происхождение, и это направление можно считать тем, что мы именуем «самостью» (Selbst). Иначе говоря, самость есть то, что направляет превращения по определенному руслу» [26].
-- Это согласуется с современным взглядом философии сознания, где принято определять сознание через его направленность: интенциональность (термин Гуссерля), то есть в конечном итоге намерение и направляющую волю «я».
Кайзерлинг признает, что такое понимание не устраняет проблем, связанных с понятием бессмертия, поскольку то, что мы воспринимаем как наше Я, есть точка пересечения бесконечно многих тенденций, и те, которые часто кажутся наиболее личными – мнения, чувства, мысли и волевые решения, не имеют характера чего-то бесконечного: «Проще всего было бы подойти к этому вопросу, если бы я мог рассматривать себя самого в качестве моего задания, или идеала, или пути, в этом случае моя жизнь — буквально — продолжалась бы в дальнейшем воздействии моих идей» [27]. Он останавливается на этом ответе:
«Сегодня мне ближе всего взгляд, что человек бессмертен настолько, насколько бессмертен его идеал, и реален настолько, насколько реальны усилия, приложенные им во имя служения своему идеалу. Но вечное бытие не неизбежно: большинство людей после смерти действительно мертвы, т. е. не обладают сознанием, и при этом ничего не значит, если объективно они продолжают существовать; бытие лишь немногих превосходит своей длительностью определенные, ограниченные исторические периоды. Но если рождается человек, способный воплотить в своей личности основополагающую, мировую идею, как Будда и Христос, то он, как личность, живет и будет жить вечно»[28].
Такой ответ кажется сегодня общепринятым, даже материалистичным, но здесь надо учитывать роль управляющих миром духовных сил, которые с позиции архетипа души-Луны видятся более реальными, чем материя: «Если есть что действительное, то это духовные силы, так как они в состоянии не только установить мир, но и двинуть вперед; они производят новое»[29].
Постижению этой внутренней подоплеки мировых процессов посвящена книга Кайзерлинга «Философия смысла». «Можно с уверенностью сказать, что мысли так же «предметны», как предметы окружающего мира, они не менее реальны и, вероятно, даже более устойчивы, чем мы предполагаем. «Дух времени» не менее объективная данность, чем физический воздух. Если бы представления не были материальны, они не были бы заразительны»[30].
Философ ставит задачу «выйти за пределы уже облеченного в готовую форму, чтобы подняться в мир сущностей, в котором обретается смысл первичного, и все факты перерождаются в символы… Ведь суть не в том, чтобы выдавать на свет новые феномены или сохранять и развивать уже существующие: суть в том, чтобы распознать и представить в новосозданном или ранее существовавшем феномене то, что не будучи облечено в определенную форму, само изнутри определяет всякую форму»[31].
Как изменения Луны – только видимые формы неизменного светила, для философии Рака изменчивый и дробный внешний мир остается лишь иллюзорной формой, за которой стоит связующая его духовная цельность. И иллюзией предстает рождение и смерть, как писал Лейбниц: «во вселенной нет ничего невозделанного, или бесплодного: нет смерти, нет хаоса, нет беспорядочного смешения, разве только по видимости»[32], -- в кажимости хаоса и смерти царит закономерная внутренняя гармония жизни.
6. СЧЕТ ДНЕЙ КАК ОСНОВА ПАМЯТИ.
ПОДДЕРЖАНИЕ КУЛЬТУРЫ – СОХРАНЕНИЕ ДУШИ
Лунный символизм рождения, роста и исчезновения, позволил зримо осознать фазы человеческого существования. Они ассоциируются с возрастом. Так, армянский Месяц Лусин в новолуние предстаёт ребёнком, в полнолуние — взрослым, и на ущербе — стариком, умирает и возвращается из рая возрождённым. В русском языке молодой месяц назывался "новец", а старый — "ветох", и сами его названия "молодой" и "старый" имеют непосредственное отношение к возрасту. В европейской мифологии также известны три облика ночного светила: растущей Луны-девушки, полной Луны-женщины и убывающей Луны-старухи. Так изображали Гекату.
Фазы Луны стали главным мерилом времени, а число 7 стало сакральным, потому что отражает главный ритм эмоциональной жизни души, закрепленный в 7-дневной неделе. Слово происходит Месяц от корня «мерить» (и.е. meh, от которого происходит хетт. mehur: время). Этот смысл несут имена индоевропейского Менса, брата или мужа Сау-Солнца; балтийского Менесса, мужа Саулес; фригийского Мена; персидской Мах; греческой ипостаси Луны Мены и скандинавского Мани, брата солнца-Соль. Имя японского Месяца Цукуёми переводится как "бог счёта Лун".
Уча людей считать, бог Луны закладывает основы фиксации знания, что проявилось в имени шумерского лунного бога Нанны ("владыка знания"). Египетский Тот, исчислитель лет и родоначальник всякого знания,-- первоначально бог Луны, культ которого вытеснил культ зайца, а потом бог счёта и знания, создатель "Книги мёртвых" и "Книги дыхания", посвященный в тайны жизни и смерти. Как Месяц, спускающийся в подземный мир, Тот провожает туда умерших. Как создатель календаря, записывающий дни рождения и смерти людей, Тот является хранителем истории мира.
Фиксация времени обращает к закреплению в памяти прежней истории. Образ души наполняется смыслом исторической памяти: невидимой эмоциональной связи времён, которая есть в каждом. Душа и есть та жизнь, тот общий эмоциональный опыт человечества, который сохраняется при передаче из поколения в поколение, переходя от матери к ребёнку. Научиться рационально фиксировать и воспроизводить эту память человечеству некогда помогало ночное светило – поэтому оно и заведует образом души в сфере архетипов.
Историческая память существовала сначала в виде эпоса и устных преданий, которые в полубессознательной форме материнских сказок помогали каждому новому жителю земли сориентироваться в культурном мире и осознать свою судьбу частичкой его истории. С "молоком матери" ребенок впитывает знание предыдущих путей развития, передающихся из поколения в поколение.
Человек сохраняет душу, передавая культуру и традиции. При падении культуры теряется душа народа. Психоаналитик юнгианской школы Д. Радьяр писал о том, что народы исчезали, теряя свои мифы: "Мифы культурного целого представляют его коллективное эго, способ интерпретации истин и чувство своей особенной природы и функции во Вселенной... Культура, более не поддерживаемая верой в свои мифы, психически устаревает. Когда побеждённые народы теряли свои мифы, они также утрачивали свою психическую потенцию."[33]
Через мифы и сказки передаётся из поколения в поколение эмоциональный опыт человечества, формирующий неразрывность истории мира. Сказки ведут начало от мифов, раскрывая представление древних о мире. Миф хранит в себе фундаментальные архетипические представления человека о бытии, духовный опыт человечества, сказки — душевный. Подобно тому, как лунный свет — лишь отражение солнечного, сказка — лишь отражение мифа, но она вбирает в себя гибкую диалектику жизни, способную адаптировать прошлое для восприятия настоящего, и тем хранящее его вечно живым. И ныне, как в древности, сказки доступны всем, мифы — немногим; поэтому наша книга делает акцент на мифах. Если читатель имеет ключи к трактовке мифов и помнит их типические сюжеты, символическая и психологическая интерпретация сказок не представит для него сложности.
Воспитывая молодое поколение, люди отдают им часть себя: так душа египетского творца Атума (его двойник ка), передается его детям Тефнут и Шу, храня и защищая их. При этом человек утрачивает свою полноту и самодостаточность, как Луна умеряет свой блеск, воочию наблюдая их и своё несовершенство. Мы не являемся героями во взаимодействии с детьми. И всё же наши высшие индивидуальные таланты и те способности, о которых мы не знаем, передаются младшим поколениям тем непосредственным и быстрым способом, который предлагает своим созданиям природа и внегенетический механизм передачи памяти – культура. Натура детей хорошо проявляет настоящие опоры и недостатки родителей, которые подчеркивают их индивидуальность и потому могут стать зерном будущих достоинств.
Люди передают детям своё бессмертие — и так обретают его. Эту архетипическую мысль хранит народная мудрость. Персы говорят: "Дети — мост в небо". После смерти люди продолжают жить в детях, и в жизни ребёнок заставляет родителей психологически вступить вместе с ним в детство и заново проживать его вместе со всеми его проблемами. Поэтому, как мудро замечает африканская поговорка, "женатых детей родители снова зовут детьми".
И, возвращаясь вместе с ребенком в детство, человек частично теряет характерный для взрослого пьедестал Льва и свою независимость от жизненных обстоятельств — чтобы потом, быть может, проявить себя на некоем новом, более зрелом, уровне. Так полная Луна, сиянием подобная Солнцу, исчезает во мраке, рождая тонкий маленький Месяц. Демонстрируя людям утрату своей полноты до потери себя — и возникающее из небытия новое воплощение своей жизни, она остается символом вечного материнства.
О ценности опыта, передаваемого из поколения в поколение, повествует типическая японская сказка о юноше, в селении которого было принято избавляться от стариков: их относили далеко на гору, где они и умирали. И вот сын, неся на эту гору свою мать, заметил, что она бросает ветки на дорогу. Юноша спросил свою мать, зачем она это делает, и та объяснила, что так ему легче будет найти путь домой. На своём опыте ощутив мудрость старшего поколения, юноша принёс мать обратно в деревню и тем положил конец недальновидному обычаю, пресекавшему линию традиции раньше срока и тем отнимавшему у людей будущее. "Где нет хороших стариков, там нет хорошей молодёжи,"— утверждает и пословица адыгейцев. Эти идеи развивает религиозное и философское внимание к возрасту, социальная защита старости, так же как детства и материнства.
Разрабатываемый тысячелетиями образ души стал основой современного понятия религии (от re-ligo — "вновь связываю"), которая призвана периодически обращать людей к истоку, чтобы нить вечной жизни не прервалась.
В отличие от древних прародительниц архетипа Нептуна, образ Матери-Луны теряет свою глобальность, приобретая более близкую к человеку функцию покровительства процессу рождения. Луна — конкретная мать своего ребёнка: она отдает себя ему, растворяя себя в ночи, чтобы вырос новый Месяц, следующее воплощение её бессмертия.
Но конкретика материнства, хранящего традиции, расширяется до образа Матери-родины. Эту идею доносит до нас образ нимфы Эгерии, отождествлявшейся с богиней Луны Дианой, как и Вестой: это супруга царя, который по её совету установил ритуалы весталок, донеся до нас древний обряд поддержания пламени костра, хранящего Рим. Веста возвращает к образу домашнего очага. И традиция зажигать вечный огонь на кладбище в честь павших защитников родины ведет начало от этого ритуала.
Современной иллюстрацией решения проблемы бессмертия души через чувство Родины является философское стихотворение Рака Евтушенко:
Идут белые снеги, как по нитке скользя.
Жить и жить бы на свете, да, наверно, нельзя.
Чьи-то души бесследно растворяясь вдали,
Словно белые снеги, идут в Небо с Земли.
Идут белые снеги, и я тоже уйду,
Не печалюсь о смерти, и бессмертья не жду.
Я не верую в чудо: я не снег, не звезда —
И я больше не буду — никогда, никогда...
И я думаю, грешный: ну а кем же я был?
Что я в жизни поспешной больше жизни любил?...
— А любил я Россию: всею кровью, хребтом —
Её реки в разливе — и когда подо льдом,
Дух её пятистенок, дух её сосняков,
Её Пушкина, Стеньку и её стариков...
Быть бессмертным не в силе, но надежда моя:
Если будет Россия, значит, буду и я».
Метафизика архетипа Луны поводит к тому, что религия, как и понятие Родины – хранилища бессмертия индивидуальной души: которое не может навсегда принадлежать отдельному человеку, но является архетипичной характеристикой каждого человеческого рода и человечества в целом. Образ перерождений обретает смысл в рамках этих двух понятий, он наполняется ими, иначе пуст и абсурден. Когда в бешеной скорости современности эти понятия становятся формальными и утрачиваются вместе с исторической памятью, теряется и душа. Эмиграция теряет идентичность, материализм – выработанные тысячелетиями нравственные устои, и это делает жизнь крайне некомфортной. Человек перестает чувствовать мир своим домом, и не понимает, почему (как писал о том А. Ф. Лосев, характеризуя взгляд науки: "Мир – абсолютно однородное пространство… он плоскостен, невыразителен, нерельефен. Неимоверной скукой веет от такого мира… а главное, всё это как-то неуютно, всё это какое-то неродное, злое, жестокое"[34]). Это происходит потому, что нить преемственности прервана, и с нею утрачено ощущение вечности жизни и бессмертия души – казалось бы, эфемерные понятия, но без них человек обречен на механическую жизнь безликого робота.
Чувство пиетета ко всем живым процессам в основе нравственности религии, как и преданность материнскому лону Родины, на глубинном уровне оберегающая ценность черт данной природы и культуры и рожденных существ, - понятия очень естественные и очень тонкие, отражающие фон и саму суть воспроизводства жизни, без которого оно не происходит. Попытка подменить их рациональной идеологией, в судорожной агонии поиска утраченной души, приводит к раковой опухоли на теле жизни, такой, как национализм и фашизм, фанатизм и чувство собственного превосходства в тех сферах, где «я» должно полностью исчезнуть (из восприятия), видимым образом растворится (в ночи), «умереть»! - чтобы потом возродиться в обновленном, сначала слабом и неуверенном облике, и дать рождение именно тому, что рождает пульс самой жизни и что поэтому будет наиболее живым, наиболее вечным и бессмертным.
Национализм – современная попытка закрепления индивидуального бессмертия рода в жесткой форме, в котором усомнились и которое осудили уже древние мифы: как показано выше, архетип бессмертия зиждется на изменении и вступает в оппозицию с собственническим понятием своего. Но эта идея как таковая бессознательно трогает душу, что делает ее поводом для политических спекуляций, и именно тогда, когда разорвана нить исторически-культурной преемственности, естественно обеспечивающая бессмертие данного рода. Политические манипуляторы всегда стремятся перекроить прошлое, чтобы психика людей потеряла исток и опору, счастье жить на этой земле и чувство вечного материнства, подрывая реальное бессмертие нации и подменяя его формальным лозунгом, за которым не стоит ничего, кроме самоутверждения. Если душа народа впала в ступор, лишившись ориентиров и себя самой, если утрачено живое начало нации, сознанием людей можно манипулировать, пока оно не успело возродиться.
К счастью, метафизика такова, что душа не погибает, даже если её не видно на экране телевизора. Гибнут государства, исчезают народы, но то, что было в них живого и ценного, река жизни донесет до будущих поколений и воплотит в них. Все когда-то исчезает с лица земли – но не все есть тлен: не гибнет то, что несет в себе ключ к изменению – в этом суть архетипа Луны. Мы живем культурой Шумера и Египта, древней Греции и древнего Рима, используем погребальные обряды неандертальцев, храня 2,5% их генов. А также гибкость позвоночника динозавров, третий глаз рептилий и другие способности живого мира, часть из которых науке ещё только предстоит открыть.
7. ЛУНА – ПОКРОВИТЕЛЬНИЦА ЖИВОЙ ПРИРОДЫ.
ПРИНЦИП ЕСТЕСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ В ФИЛОСОФИИ
Линия преемственности может уходить бесконечно глубоко. Взрослого с его корнями эмоционально связывает любовь к родине (не формальный патриотизм, а такая, как в стихах Есенина, отражающих силу Луны), ребёнка – сказки. За сказками мы обнаружим душу древних, воплощённую в мифах. Мифы о Луне отражают связь человека с природой и животным миром.
Её раскрывают образы лунных богинь, покровительствующих охоте: семитской матери и охотницы Тиннит с лунным диском в руках и крыльями за спиной; римской хозяйки леса Дианы, защищающей животных и рожаниц; греческой Артемиды и Гекаты со стрелами в руках, которая попросила у Зевса разрешения покинуть общество богов ради природы. Также скандинавская Скади счастлива только среди лесов. Геката предстаёт колдуньей, поскольку Луна связана с ночным небом и подсознательной интуицией души, но благоволит детям, подобно римской богине подземного мира Карне, нимфе-охотнице, манящей влюблённых в тёмные лесные пещеры, но защищающей детей.
Индусы обожествили животную природу в образе хозяйки леса Араньяни ("лес"), матери зверей и подательницы питания. В образе животных предстают семитские Кусарот, божественные помощницы при рождении детей в виде птиц, упоминавшаяся уже египетская беременная бегемотиха Таурт и другие.
У Луны много животных ипостасей. С ней ассоциируются образ зайца (Месяц белый и "скачет" по небу, каждый вечер оказываясь в новом месте небосвода. Возможна связь с функцией кормления и плодовитости: зайчиха кормит всех встречных зайчат). – Таков изначальный облик егип. лунного бога Тота, позже бога счета и письма. С зайцами соотносились лунные богини греков и германцев – Геката и Гарек. Для китайцев заяц был символом женской природы инь, на Луне они видели очертания зайца. Тусклый свет месяца Мецтли ацтеки объясняли тем, что бог запустил в него кроликом и т.п.
Сова (ночной образ жизни, охота, белёсый цвет, круглый облик, большие глаза) также намекает на образ Луны. Название совы «лунь» неслучайно созвучно имени Луны (и.-е. корень louk означает "отблеск света", родственны им слова lux – "свет", луч и лучший, а также лысь/рысь, чьи глаза светятся в темноте. В польском luna – "отблеск", а в украинском "отзвук, эхо").
По греческому мифу, в сову превратилась Никтимена, полюбившая отца: миф осуждает замыкание в рамках своего рода. Из архетипической связи Луны со счетом времени – современная ассоциация совы со знанием и мудростью.
Символ Артемиды лань, как и заяц, символизирует быстроту скачкообразного движения. Серп полумесяца ассоциируется с рогами, и соотнесение Луны и рогов быка восходит ко временам палеолита. Шумерский бог Луны Нанна изображался в виде быка с лазуритовой бородой и рогами. Священный животным аккадского бога Луны Сина был бык. Рога или полумесяц во лбу — известный символ Изиды, которая отождествлялась с коровой Хатор. И последний по времени образ рога как символа Луны мы находим у средневекового Единорога, символа Девы Марии и воплощения идеи чистоты и бессмертия, характерной для лунного архетипа.
Имя охотницы-Луны Артемиды, бегущей по горам между лесными деревьями, означает "медвежья богиня" и восходит к образу древней матери людей в животном облике медведицы. Жрицы Артемиды надевали медвежьи шкуры, а её святилища были у источников и болот, что указывало на связь Луны с влагой.
В марте, у греков посвящённом Артемиде, проводились праздники пробуждения медведей, называвшиеся komoedia. Аналогичные медвежьи праздники славян назывались так же "комоедицы"— и приходились на 24 марта. У греков эти праздники дали начало жанру комедии: для цивилизованного разума возврат к животному царству предстаёт комичным. Так взрослые склонны смеяться над детьми, наблюдая в них несовершенство своей собственной природы. Но в детях, как и в животных, становится видимой эмоциональная подоплёка нашего существования, естественность движения души.
К этой естественности возвращаются идеи воспитания и образования у Руссо, провозгласившего лозунг «Назад к природе!»: «Все хорошо, выходя из рук Творца мира; все вырождается в руках человека. Он заставляет почву питать несвойственные ей произведения, дерево – приносить несвойственные ему плоды» [35]. В каждом ребенке от рождения заложено то, что и как будет в нем развиваться. Нужно лишь не мешать проявиться этому, не навязывать свою волю: согласно своему внутреннему закону деревце индивидуальности принесет свои плоды и в свой срок, и это будут именно плоды, максимально полезные уму и сердцу человека.
Главная задача воспитания – не искажать, но развить врожденные способности, это даст возможность жить наиболее полноценно: «Самое важное – научить жить. Жить не значит дышать, а действовать; это значит пользоваться органами, чувствами, способностями, всеми частями нашего существа. Не тот человек дольше жил, который может насчитать больше годов жизни, а тот, который больше чувствовал жизнь» [36].
Для этого нужно то естественное воспитание, которое начинается с самого раннего возраста и в котором главную роль играет мать: «Воспитание наше начинается с нашей жизнью; наш первый учитель – кормилица. Самое слово воспитание имело, у древних, иной смысл, которого мы ему больше не придаем; оно значило вскармливание». [37] «Первоначальное воспитание важнее других, и неоспоримо лежит на женщинах: если бы Творец вселенной желал предоставить его мужчинам, он наделил бы их молоком для кормления детей. Поэтому в трактатах о воспитании надо обращаться преимущественно к женщинам: кроме того, что им сподручнее наблюдать за воспитанием, чем мужчинам, и что они всегда более влияют на него, но и успех дела им гораздо дороже»[38].
Философы психотипа Рака ставят акцент на том, что воспитание должно проявить задатки самого человека, скрытые в его природе, раскрыть его глубокие и тонкие, может быть, неожиданные, способности. Самоцелью здесь является уникальная личность, а не только ее социальная адаптация. Руссо, отвергая искусственные модели воспитания, несколько веков назад предвосхитил то отношение к детям, которое только сейчас входит в нашу жизнь — но ещё не распространилось на систему школьного образования.
Согласно данному архетипу, воспитание должно сохранять интимность, присущую отношениям матери-ребенка, или религиозным практикам передачи знания от учителя к ученику. Интимное содержание души – то, чего мы стесняемся, потому что оно не похоже на то, что уже реализовано внешне. Но пока мы его стесняемся, мы не даем волю внутреннему творческому процессу и творческому росту. А значит, имеет место лишь сон (Эндимиона), а не пробуждение и преображение. Внутреннее самораскрытие должно стать основой обучения, как счет дней Луны помог развитию памяти и самосознания, и знания как такового (так египетский лунный бог Тот, с головой зайца, стал заведовать знаниями, и обучение – тема следующего архетипа бога счета и письма Меркурия).
Задача социальной системы образования – хотя бы не мешать естественному раскрытию и ценить собственные находки учащихся. Для этого, кроме спущенных «сверху» программ, система должна иметь люфт свободного времени для чего-то, кроме заучивания знаний: для их осмысления, поиска их актуальности, встраивания в линию души и того, что обычно дополняют лишь факультативы. Система оценок также должна учитывать способности ученика, как это было, например, в школе Карла Мая, выпустившего плеяду творческих людей. И если кто-то делает задания формально быстро, а кто-то, вникая, медленно, в нынешней системе оценок выиграет первый, но настоящий результат со временем покажет второй. И, конечно, насколько творческим будет путь ученика, зависит от учителя: не от его бумажной отчётности, а от умения неформально провести урок. Современная бюрократизация образования, начиная с ЕГЭ и кончая обязательным количеством опубликованных статей для преподавателей в ВУЗах, – движение к стандарту, гасящему пламя творческой уникальности.
Астрологически, экзальтация Юпитера в знаке Рака символизирует, что общество процветает там, где не прерываются, но развиваются культурные традиции народа, как и внутренняя линия судьбы души, её творческая преемственность из детства в юность, взрослость и в старость: перерождения, сохраняющие бессмертное в народе, как и в отдельном человеке. Это живые процессы, которые нельзя полностью взять под контроль. Развитие личности нельзя ограничивать прокрустовым ложем стандарта.
Феномены сферы культуры и образования не могут не носить печати индивидуальности, чтобы они воспринимались живыми. Так, когда учебник обществознания дает определения, но не говорит о том, какие философы давали эти определения и в каком контексте, весь предмет воспринимается набором слов, как и философия в целом. А следовало бы изучать её как разные мировозренческие концепции, обусловленные определенной точкой зрения, и это позволит за формальными определениями увидеть смысл перспективы. И даже математические формулы стоило бы начинать изучать с истории вопроса, зачем они были выведены (например, понятие предела – с парадокса об Ахиллесе и черепахе). Тогда бы знание не «повисало в воздухе» и не забывалось с получением аттестата, но встраивалось в картину мира личности, расширяя её богатство.
Лейбниц, как и Руссо, считал, что есть врожденные предрасположения: которые осознаются нами как идеи, чувства, способности или потребности. Они подобны прожилкам в мраморе, предрасполагающим к тому, чтобы из этого куска была вырезана та или иная скульптура. Основываться в развитии человека надо на них.
Лейбниц полагал, что в воспитании с самого начала важна правильная ассоциация идей, поскольку неверные ассоциации, входя в привычку, «оказывают огромное влияние на все наши физические и нравственные поступки и страсти»[39]. Чтобы следовать правильным ассоциациям, Лейбниц предлагал создать универсальную символику, имеющую соответствие во всех языках. Это идеал «языка разума», который из первоначальных понятий вывел бы систему понятий, отобразив тем самым сущее в соответствии с естественным порядком внутренней гармонии. — Это идеал Нового времени, который мы сегодня видим как утопию (хотя к ней мир ещё, может быть, вернется). Однако идея, что начинать воспитание следует с некоего непротиворечивого мировоззрения, актуальна, потому что именно картины мира в современном образовании не хватает, и подросток сегодня познает хаос мира, но не его гармонию (что опять же рвет, а не выстраивает линию преемственности).
Кайзерлинг также стремился найти новые формы культурной реализации личности, для этого основал Касталию своего времени – «Школу мудрости», где вместе с ним преподавали Макс Шелер, Карл Юнг, Томас Манн, Рабиндранат Тагор и другие, он делал попытки привлечь к преподаванию также и русских философов: Шестова и Бердяева. Кайзерлинг поддерживал призыв Руссо «назад к природе!»: возврат к природному естеству помогает скованному понятиями человеку вновь приблизиться к своей живой сердцевине, которую важно чувствовать для индивидуального совершенствования и развития мира в его многообразии.
Передача знаний и идей, умения мыслить и умения чувствовать, искусства созидать и искусства быть – у воспитания и образования очень много граней. В разных культурах акцентируются разные: так, воспитание немцев включает умение не опаздывать, а образование индусов – медитировать. А в целом современная философия говорит о многополярном мире и мультиперспективности, которую задает естественное развитие народов согласно природе их территории и их души.
Многообразный мир – наилучший из возможных, для Лейбница в этом заключается высший замысел Творца. (И само определение Бога у Лейбница -- субстанция, «в которой многоразличение изменений находится в превосходной степени»). Наше сознание привлекает образ многомерности мира, где больше пространства, больше жизни и больше свободы, а схлопывание к одномерности, однополярности страшит как мертвечина механического бытия роботов. Чем меньше потоков культурной преемственности, чем примитивнее идеи, тем более узким и жестким становится контроль над жизнью – который показывает антиутопия Оруэлла, тоже представителя психотипа Рака. В романе «1984» проблема воспроизводства человеческого рода решена как застывшее бессмертие Луны.
Жизнь лишается смысла – смысла прекрасного бытия, которое дарует жизни свобода многообразия, лишается перспективы, сходит на нет. Как мы можем помочь ей, в периоды давления политических процессов, когда власть не справляется с нормальным руководством событиями и прибегает к насилию? Хотя бы пониманием, что узость идеи, единственность идеологии – это уже убийство жизни и души, а в религиозных традициях это непрощаемый грех. У истории не два полюса – их много. И нет рецепта жизни, одинакового для всех. Руководство жизнью естественно исходит изнутри души – задача только к ней вернуться. Ощутить в себе поток духовных сил и творческих решений, воссоздать природу ребенка и ответственность матери. А до того не следовать коллективному резонансу лозунгов и не идти туда, куда идут «все»: если накренить лодку народной души на один борт, она перевернется, и ещё неизвестно, вынесет ли её течение реки жизни к новым берегам истории.
И это более сложное и более исторически новое умение, чем умереть героем, реализуя героический архетип Солнца – недаром за него отвечает самый загадочный архетип бессмертия души.
Основные религиозные и философские идеи, укоренённые в архетипе:
1) концепция перевоплощений, теория кармы как меняющейся линии судьбы в индуизме; вера в бессмертие души.
2) Концепции индивидуальной судьбы души и каждой вещи (монада Лейбница) и ее природной основы;
3) социально-философские концепции поддержания естественности жизненного процесса и воспитания (Руссо).
4) Философское и религиозное внимание к возрасту, социальная защита детства, материнства и старости.
5) Охрана традиций: непрерывность национальной или духовной связи.
К следующему архетипу:
Архетипы интеллекта: http://www.astrolingua.ru/MYTH/10razum.htm
Предыдущие архетипы:
Архетипы истока: http://www.astrolingua.ru/MYTH/1istok.htm
Архетипы творения: http://www.astrolingua.ru/MYTH/2tvorenie.htm
Архетипы памяти: http://www.astrolingua.ru/MYTH/3vremya.htm
Архетипы общества: http://www.astrolingua.ru/MYTH/4socium.htm
Архетипы смерти: http://www.astrolingua.ru/MYTH/5smert.htm
Архетипы культуры: http://www.astrolingua.ru/MYTH/6kultura.htm
Архетипы деятельности: http://www.astrolingua.ru/MYTH/7poryadok.htm
Архетипы индивидуальности: http://www.astrolingua.ru/MYTH/8individ.htm
к главной странице сайта Семиры и В.Веташа "Астролингва"